выделяет подробности внешнего или внутреннего мира, не заметные обыденному взгляду. Подробности, которые меняют восприятие. Как искусные фотографии микромира показывают нам его скрытую красоту, так трёхстишие открывает неожиданное гармоническое сочетание земли и неба, радости и печали, понимания и недоумения, света и тени, сходства и различия.
Стихи, вошедшие в эту книгу, написаны с 1972 по 1984 год. Самый неустойчивый, самый раздёрганный период моей жизни, во время которого счастье – или видимость его – мелькало передо мной то в том обличье, то в этом, сменяясь переживаниями трудными и болезненными. В эти пёстрые времена так целительно было хоть на мгновение ощутить самоценность бытия, которой учит трёхстишие. Почувствовать, что как бы ни была капризна жизнь, в каждом из её прикосновений есть искорка чуда.
Мои края
Мне довелось побывать во многих российских краях – и по любознательности, и по необходимости. Быть туристом я никогда не любил, любая командировка тоже превращалась в кусочек жизни. Всегда хотелось стать незаметным, чтобы люди не обращали на тебя особого внимания и оставались такими, как всегда. Растворение в окружении – в природе или в людях – всегда мне очень много давало. В 1973—1980 годах, когда были написаны стихи, входящие в этот цикл, это меня ещё и лечило от слишком личных пережи-ваний.
Но главное даже не путешествия. Они были лишь расширением тех мест, сельских и городских, где мне действительно довелось жить, много или мало. Тех мест, которые становились по-настоящему родными.
Надел старую телогрейку и сапоги.
Вышел размеренным шагом
под лихорадочный лёгкий снежок.
В моих краях
даже летний зной замешан на прохладе,
даже великая сушь помнит о дождичке.
Вечерний Суздаль.
Бугры крепостного вала.
Мальчики, играющие – в богатырей?
Вот ещё один город
пройден, высмотрен, общупан,
чтобы казалось, будто я его знаю.
Горбатые сугробами тротуары.
Улицы, искалеченные несколотым льдом.
Взгляды, устремлённые под ноги – под ноги.
Разглядываю,
разглаживаю взглядом просторы.
Словно глажу родную ладонь.
Воспоминание пятого класса
Играли на переменке: «Сыщик, ищи вора!..»1
О, эта жестокость малорослых мучителей
в школьных закоулках!..
Заснеженная тайга. Уральские горы.
Лесник на лыжах, подбитых оленьей шкурой.
В Москве ждут пирожки с яблоками.
Голуби падают с крыш
тяжёлыми серыми хлопьями.
Непогожая жизнь городов.
Полтинник
Кладу свой нетяжкий груз
на санки мордовской мадонны,2
старой и нищей.
Не мне быть судьёй своей родне
или защитником во что бы то ни стало.
Мне – помнить и любить.
В булочной
Противник простеньких счастьиц
млею от удовольствия, услышав:
а бородинского сегодня не берёте?
Вчера – международное совещание,
сегодня – овощная база.
Фигуры русского перепляса.
По железобетонному карнизу новостройки
парочка голубей расхаживает так,
словно вчера встречалась на Дворце Дожей.
Закат
Золотисто-древесные разводы.
Листик фиолетовой тучи.
Красная брусничина.
Десять минут
постоять во дворе детства,
десять лет не виденном.
Под
В Потьме, через которую я ездил на свидание с отцом, сидевшим в лагере, у московского поезда дежурили женщины с санками, чтобы перевезти багаж через посёлок к местному поезду. Эта услуга стоила полтинник – немного для москвича, но заметный заработок для местных.
