Только старушке какой-то дал пройти, так она, бедная, еле до церкви доплелась – под лампочками да мимо парней с повязками. Правда, в церковь-то и войти уже нельзя, битком набито, у дверей люди стоят, крестятся.
Постояли мы неподалеку, выкурили по сигаретке, Надька даже две успела. Потом шевеление какое-то началось. Мы к канату протиснулись, в первый ряд значит. Видим, над входом красные лампочки зажглись: ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ. Из церкви попы вышли, а за ними весь народ повалил, и вокруг церкви пошли.
У всех там, внутри ограды, свечки горят, а у дружинников за канатом – сигаретки, но это потусклее получается. Да и попы красивше ментов обряжены: вся одежда мерцает, переливается. За ними толпа со свечками движется, медленно от тесноты, и все песенку поют про то, что Христос из мертвых воскрес, а дальше не очень понятно. То быстрее поют, то медленнее, даже мотив меняют, но как-то дружно получается, репетировали что ли? И не только старушки там. И парни, и девчата есть, тоже поют, тоже свечки держат, будто верующие. И священник один совсем молодой, с бородкой редкой и в очках.
Непонятно это всё: ходят, крестятся… На них поглядеть – будто что-то важное знают. Может, и в самом деле знают, а нам завидно, вот мы и глазеем? Да нет, тут за канатом каждый знает, что ему лучше. Поддатых много. Один вон кричит без конца: «Кто причаститься хочет, подходи с рублём, налью стаканчик!» – и сам же гогочет. Или дружинники – те тоже все знают: чего можно, а чего нельзя. Надька знает, что лучше всего в дискотеке, а Борька – что лучше всего с Надькой. Они друг друга локтями пихают, хихикают, а тётка, которая между мной и ними затесалась, ворчит:
– Ну, окаянные, ну, оглашенные, и праздник им нипочем. Постыдились бы, ведь в какое место пришли. Оглашенные, как есть оглашенные…
Вдруг ей старичок отвечает, который от меня с другой стороны стоит:
– Напрасно вы их так называете. Оглашенные – это кто креститься собрался, и намеренье их уже в храме огласили. А я совсем не уверен, что у молодых людей созрело такое желание.
Борька с Надькой аж с лица слиняли. Скажет тоже – креститься! А тетка своё талдычит:
– Оглашенные, оглашенные! Каждое утро говорят: изыдите, оглашенные, из храма. Это чтоб не хулиганили, значит. И милицию не зря прислали. От кого людей охранять – ведь не от верующих. От этих, оглашенных.
– Что ж, молодые люди должны быть вам благодарны, что вы их так называете. Сегодня оглашенные, а завтра или через годик что-нибудь понимать начнут…
Гляжу, Борька Надьку за локоть из толпы тащит. Я, натурально, тоже за ними, хотя и жалко было. Как раз в распахнутые двери стало видно, что внутри. Там светло было, золотисто и празднично…
Борька был какой-то потускневший, и мы поплелись обратно. Тем более, что из церкви тоже некоторые стали расходиться. Выходят из калитки, гасят свечки, заворачивают их в бумажку и забирают их зачем-то
