день без них,Без их присутствия, – был страшен,
Как-будто в черный цвет окрашен,
А им – сто тридцать на двоих…
«Ну, что ты, сыночка родной? —
Все будет хорошо, увидишь…
Ты скоро из болезни выйдешь,
Ведь ты у нас всегда герой…»
И так сидели с ним, вдвоем,
И днем, и ночью у постели,
И, как когда-то, песни пели,
Чтоб меньше мыслей о плохом…
Вот так, когда болезнь с косой
В тени полуоткрытой двери —
Иной шкалой ты счастье меришь
И Б-гу молишься порой…
И наплевать уже на злато,
На «мерседесов» гордый знак —
С больничной, каменной палаты
Все видится совсем не так:
К корням семейным тянет горе
И сердце просится опять
Увидеть и отца, и мать,
И потонуть в их добром взоре.
Как часто, в радостях шальных,
Когда влечет все выше, выше —
Мы забываем про родных,
Но Б-г все видит, Б-г все слышит!
Грезы
Триста рублей заплатят —
Буду и я богат:
Ленке купить бы платье,
Сашке – большой шоколад.
Мишке куплю качели,
Рае куплю часы —
Дети давно хотели
Что-нибудь для души…
Боже! Как мало надо,
Чтобы почувствовать вдруг,
Что от куска шоколада
Празднично стало вокруг.
Что от железной игрушки
Мир изменился весь —
Снова пришли подружки
И зазвучала песнь.
Триста рублей всего лишь,
Чтобы красиво зажить —
Вот она наша доля,
Но не хотят платить!
Стампы
Теперь уже…
Нет тех
Красивых слов,
Которые вселяли в сердце радость.
И даже снов,
Наивных, добрых снов,
Рождавших умилительную сладость…
И не вернуть,
Увы, уж не вернуть,
Все, что ушло
С пришедшим
Страшным веком…
И нет уж тех,
Кто собственную грудь
Подставит за чужого человека…
Все разлетелось,
Вдребезги и пыль,
И на фрагментах тлеющего быта
Все больше проступает
Грязь и гниль,
И все хорошее навеки позабыто.
И вместо песен,
Звавших в светлый путь —
Теперь какофонические звуки.
И на душе от них
Такая, к черту, муть,
И чувства злобы,
И кромешной скуки.
Лава
Все отошло на задний план:
И нефть, и доллар, и Иран —
Лишь об одном звонят куранты:
Мигранты! Эс. О. Эс.! Мигранты!
В Европе, без того проблемной,
Где
