не особо умна, Малин.
Тебе бы замуж за человека с деньгами.
Может быть, тебе стоит стать воспитательницей детского сада? Тебе бы это подошло. Но только уж старайся.
Тебе бы замуж за человека с благородной фамилией».
Стань частью моей собственной неудачи, моей неспособности принять то, что мне выпало, – и то, что я сама сотворила!
Ты ненавидела реальность, мама.
Ненавидела ли ты меня? Как напоминание о твоей собственной реальности?
Слова, произнесенные твоим недовольным голосом, когда я приносила домой хорошие оценки.
«Ты, наверное, кокетничаешь с учителями?»
И потом, когда появилась Туве, ты проклинала мою неуклюжесть: как я могла забеременеть? Просто взять и залететь – в таком юном возрасте? Ты сказала, что я – то есть мы – нежеланные гости, потому что ты готова сквозь землю провалиться перед всеми хорошими знакомыми за то, что я принесла в подоле.
Туве.
Ты никогда не смотрела на нее. Ты ни разу не взяла ее на руки. Ты решила, что она – позор, только потому, что она не вписывалась в идеальную картину твоей жизни, которую ты силилась нарисовать.
Но эта картина никого не волновала, мама.
Меня волновала только ты.
Я хотела твоей любви. Но поскольку я не получила ее в детстве, то, наверное, уже и не желала ее во взрослом возрасте, да и ты все равно мне ее не давала.
А была ли эта любовь?
Чего ты боялась, мама? Одному богу известно, как мне нужна была твоя поддержка, когда я училась в полицейской академии – и была одна с Туве.
Папа иногда приезжал в Стокгольм.
Но ты не желала.
«Женщины не должны становиться полицейскими!»
С годами пропасть росла. Нелюбовь стала больше, чем любовь, уничтожила ее, и я вынуждена была наплевать на тебя, мама.
Я тоскую по той матери, которой у меня не было, но не могу оплакивать ту мать, которая у меня была.
Стало быть, я плохой человек?
Глава 4
Острый запах паленого в воздухе, наверняка от строительного взрыва, звук которого она слышала ранее, ударил в ноздри, от чего утреннее солнце вдруг стало тревожным.
Малин прижимается к отцу на вымощенной камнем дорожке, ведущей от дверей часовни; ей хочется обнять его, она видит, что ему более всего на свете хотелось бы находиться где-нибудь в другом месте.
Ветер треплет крону дуба, на котором зеленые почки еще скрывают свои размашистые жесты. «Я была права, – думает Малин. – Внешне лишенные листьев стволы на самом деле вибрируют от зарождающейся в них жизни, по всему городу распускаются почки».
Женщина-пастор улыбается, берет папу за руку, негромко говорит что-то, чего Малин не может разобрать. Затем Малин берет отца за руку, а во второй руке ощущает мягкие пальцы Туве, сжимающиеся неожиданной цепкой хваткой. Янне уже ушел вперед, он стоит возле своей последней машины – серебристого «Ягуара» старой модели, которую сам привел
