В городе они смешались с людьми, что шли и шли по узким улочкам. Магазины не работали, все окна плотно закрыты, несмотря на удушающее пекло. Витрины по большей части пусты, что неудивительно. Немцы едят неприлично много, но, что еще хуже, они многое оставляют недоеденным на тарелках. Беспардонность и неряшливость – вот что это такое, в то время как матери уже пересчитывают банки с домашними заготовками в кладовках, аккуратно разделяя между детьми каждый драгоценный кусочек. Повсюду нацистская пропаганда – листовки на всех стенах и витринах. Плакаты, на которых немецкие солдаты ослепительно улыбаются в толпе французских ребятишек; подписи утверждают, что французы радостно приветствуют оккупантов и готовы стать добрыми гражданами рейха.
Приближаясь к ратуше, люди замолкали. На площади стало еще страшнее. Подчиняясь командам, все понурой вереницей тянулись к дверям, около которых стоял караул.
– Не надо туда ходить, – пробормотала Изабель.
Рашель, стоявшая между сестрами, предупреждающе цыкнула.
– Нас же вызвали, – сказала она, нежно похлопывая по спинке малыша, тихо сидевшего у нее на руках.
– Очень убедительная причина смыться отсюда, – возразила Изабель.
– Мы с Софи идем, – отрезала Вианна, хотя должна была признать, что в глубине души ее мучило дурное предчувствие.
– У меня дурное предчувствие, – буркнула Изабель, словно угадав ее мысли.
Мрачной тысяченожкой толпа вползла в парадный зал. Прежде стены его украшали гобелены, остатки роскоши королевских времен, когда долина Луары была охотничьими угодьями монархов, но теперь на стенах красовались полотнища со свастикой, пропагандистские плакаты – Доверься Рейху! – и огромный портрет Гитлера.
Под портретом стоял офицер в черной форме, с медалями и железными крестами, в бриджах и начищенных до блеска башмаках. Правый бицепс затянут красной повязкой со свастикой.
Зал заполнился, солдаты закрыли протестующе скрипнувшие двери. Офицер обернулся лицом к собравшимся, вскинул правую руку и громко крикнул:
– Heil Hitler!
Толпа что-то невнятно проворчала в ответ. А что они должны были сделать? Heil Hitler – нехотя отозвалось несколько человек. В зале отчетливо запахло человеческим потом, сигаретным дымом и ваксой для обуви.
– Я – штурмбанфюрер Вельдт из тайной государственной полиции, гестапо, – с сильным акцентом сообщил человек в черном. – Я здесь для того, чтобы выполнять условия перемирия от имени фатерланда и фюрера. Тем из вас, кто соблюдает правила, неудобств будет немного.
Он выдержал паузу и откашлялся.
– Правила: все радиоприемники сдать нам здесь, в ратуше, немедленно, также все оружие, взрывчатые вещества и боеприпасы. Все исправные транспортные средства будут конфискованы. Все окна должны быть затемнены. В девять вечера – комендантский час. Когда стемнеет – никакого освещения. Мы берем на учет все продовольствие, которое производится здесь или импортируется. – Он помолчал,
