собирать!
– Подожди, может, вернутся, – и Борис стал оглядывать все деревья вокруг шалаша.
– Всё. Улетели, – подытожил он. Зарядил ружье, и мы кинулись из шалаша.
Три тетерева точно валялись под дубами. Держа их за лапы, мы ходили по снегу вокруг дубов кругами, искали четвёртого, всё дальше уходя от стволов.
Мы нашли его уже на поляне. Он чернел как головешка в снегу: видимо, ворошился, и снег не успел его покрыть.
Не веря своему счастью, мы опять кинулись к шалашу, Борис попутно забросил на верх шалаша упавшую лапу, и мы нырнули вовнутрь.
Метель вокруг так мела, что всё было как в сказке. Я грел руки в белых подкрыльях тетеревов; перекладывал этих грузных птиц, раздвигал веером загнутые хвосты, трогал и нюхал алые брови. Ах, как они пахли! Какая дикая дивность была в каждом перышке, лапке… Даже не верилось, что всё это родится и водится в наших бедных полях, лесах. Я готов был теперь сидеть хоть весь день. Но Борис закурил ещё раз, подумал-подумал, достал часы и сказал.
– Пошли завтракать, больше не прилетят.
Мы бегом валили чучела, направляли их против ветра, чтобы не так тяжело было сдерживать сошки. Потом вершинки сошек вывесили, положили на кусты, чтобы не вмерзли в снег. Всё делали по-хозяйски, как Федор. Мы знали, что охотиться в этом шалаше теперь нам долго. Собирая чучела, носились бегом и от холода и от радости. И чучела, и тетеревов разделили надвое, связали верёвочками и, перекинув через плечо, спустились на озеро. Выстукивая зубами, бежали по белому озеру рысью. Пурга мела нам в спину, загибала роскошные хвосты тетеревов мне прямо к носу, и я, как зверь, вдыхал запах дикого вольного пера. Мы боялись, чтобы кто не встретил нас на льду, а то увидит, удивится, перебьёт наше место под дубами. Но кто мог встретиться в такую калегу, как говорила мать?
Всё озеро было белым-бело. Мы оглядывались на дубы (не сидят ли снова!) и видели, как сзади на белом поле озера чернели две одинаковые цепочки следов – под нашими валенками проступала вода. Ноги у нас давно уже были мокрыми, а мы будто на крыльях летели к своему дому. На ходу строили новые планы, говорили, что в мороз стая вернётся, а может, и не одна…
В понедельник я опять пошёл в школу за три километра. Во вторник всё растаяло, а в ночь заморозило снова, уже без снега. Лёд на озере опять был гладким, но только мутным и толстым.
На неделе Борис ходил на охоту один и в оттепель, и в мороз. Потом, в субботу, я сидел с ним в шалаше прямо со школьной сумкой, пропустил два первых урока и ушёл совсем без радости, хотя идти до школы было от шалаша ближе.
В воскресенье мы снова почти с ночи были у своих дубов. Но будто всё вымерло…
А место на дубах действительно было привольное. Бывало, мы специально спускались на озеро, издали любовались чучелами.
– Как живые, – говорил Борис.
– Не отличишь! – соглашался я. Особенно мне нравились их хвосты, которые пришили мы от первых
