заявил, что прекрасно проводит время и что не каждый день можно получить приглашение в дом к знаменитой писательнице.
Леди Плейфорд сказала:
– Я не переношу, когда меня называют «знаменитой».
– Она предпочитает быть «популярной», «известной», «признанной» и «прославленной», – вмешался Кимптон. – Верно, Эти?
– О, я уверен, что любое из этих определений полностью применимо к нашей хозяйке. – Пуаро улыбнулся.
– А я люблю простые слова, – сказал Скотчер.
– Что, сложные плохо действуют на почки? – спросила Клаудия.
«Ну и язычок! – подумал я. – Змеиный, иначе не скажешь». Удивительно, но на ее слова никто не обратил внимания.
– И поэтому я говорю просто: «хорошая писательница», – продолжил Скотчер как ни в чем не бывало и посмотрел на леди Плейфорд.
– О, Джозеф! – Та сделала вид, будто недовольна, хотя комплимент ей явно польстил.
Я прямо-таки вздрогнул, поймав на себе взгляд Клаудии. Она смотрела на меня неотрывно, и чем дольше это продолжалось, тем сильнее было мое ощущение, будто я провалился в какой-то механизм, который медленно, но верно затягивает меня в свое нутро, не оставляя мне никаких надежд на спасение. Наконец она сказала:
– Джозеф всегда говорит нам, чтобы мы не обращались с ним, как с инвалидом. Вот я и обращаюсь с ним точно так, как со всеми остальными.
– Да, то есть отвратительно, – с язвительной ухмылкой сказал Кимптон. – О, прости, дорогая, это у меня случайно вырвалось. К тому же со мной ты обращаешься просто образцово, так что у меня нет ровно никаких причин жаловаться.
Клаудия кокетливо ему улыбнулась.
Я пришел к окончательному решению: нет, здешнее общество мне определенно не по вкусу.
Покуда Скотчер объяснял Эркюлю Пуаро, какая это честь для скромного человека вроде него служить секретарем у великой Этелинды Плейфорд, Клаудия, словно в пику ему, завела свой разговор с Кимптоном. Дорро тоже воспользовалась возможностью упрекнуть Гарри за то, что тот не встал на ее защиту, когда на нее набросился Кимптон.
– Да ладно тебе, старушка! Какое там набросился? Так, пошутил малость, только и всего!
Вскоре вся компания рассыпалась на кучки, и каждая вела свой разговор.
К счастью, первое блюдо не заставило себя долго ждать и милостиво явилось нам в сопровождении красноглазой Филлис. Я обратил внимание на то, как Скотчер, отвлекшись от разговора с Пуаро, повернул голову и душевно поблагодарил горничную, когда та поставила перед ним его порцию «доброго крепкого бульона из английской баранины», как выразилась хозяйка. Судя по всему, это было ее любимое блюдо. Пахло содержимое тарелок и впрямь великолепно, и я умял все, что было на моей, как только стало можно.
Когда все начали есть, разговор замер. Вдруг подле меня громко застонал стул: это Орвилл Рольф подвинулся к столу.
– У вас крепкий стул, Кэтчпул? –
