энциклопедически образованного мудреца, а в изобретении революционного жанра литературного эссе. Созданный им жанр не только не устарел за полтыщи лет, но и пережил всех своих конкурентов, включая роман и новеллу, и продолжает обнаруживать завидную свежесть и нерастраченный потенциал на протяжении последних ста лет (от Честертона до Борхеса и от Шкловского до Бродского). В серьезной западной литературе «для взрослых» эссе вот уже более полувека едва ли не коронный жанр.
Здесь не место пускаться в литературоведческий экскурс, отметим только, что при всей вольности и фрагментарности «Опытов» они представляют собой блестящий образец большой формы – свободного и внутренне цельного литературно-философского трактата. Цельность его обеспечивается в первую очередь личностью автора, а автор был тот еще – таких французов давно уж не существует в природе. Плюс потрудилось время – возможно, самое драматическое столетие в истории Франции, – с гражданскими войнами, религиозными распрями, эпидемиями чумы, выбором пути и балансированием государства на грани распада. Монтень и расположен был бы отсидеться в своем замке, да не мог, не получалось. Он происходил из старинного купеческо-дворянского рода, что многое объясняет в конфигурации его характера. От купцов ему достались поразительное здравомыслие, бодрость духа, превосходное образование, знание людей и умение ладить с ними (в самое трудное время он был мэром Бордо, умудряясь дружить с враждующими королями Франции – бывшим и будущим, что, впрочем, не уберегло его от Бастилии). Как состоятельный аристократ в каком-то поколении, он обладал очень ненарочитым и спокойным чувством собственного достоинства. Монтеню некому было особо завидовать, и потому с младых ногтей его воротило от непрекращающейся ярмарки тщеславия и безумия общественной жизни.
В философском отношении Монтень является стоиком, скептиком и сенсуалистом (то есть мыслителем, претерпевающим жизнь, не доверяющим чужим словам, а доверяющим собственным глазам и разуму). Неортодоксальность его взглядов на самоубийство и организацию церковной жизни вызывала острое негодование в Риме. А здравое, почти «врачебное» отношение к человеческому телу резко отличало как от предшественников, жертв средневекового богословия, так и от последователей, жертв нормативной теории классицизма. Он являлся характерным представителем так называемого Северного Возрождения, куда менее жизнеутверждающего и куда более мрачного, чем солнечное итальянское (как в живописи, так и в литературе). После крушения средневековых представлений деятелям Возрождения приходилось отстраивать мир заново, опираясь только на человеческий разум и собственные творческие силы, отчего и закрепилось за ними в истории культуры прозвище гуманистов. Возможно, именно этот изъян – творчество в ситуации после «гибели богов» – и делает «Опыты» Монтеня настолько созвучными нашему времени. Так, встречаясь в них с утверждением, что «жизнь – это неровное, неправильное и многообразное движение»,
