французишкам, лупи их в хвост и в гриву, а я посижу дома и позабочусь о миссис Айвенго.
– Благодарствую, родич, – ответил Айвенго, хоть и не видно было, чтобы он был очень доволен; обменявшись рукопожатиями, они поехали каждый своей дорогой – Ательстан в Ротервуд, а Айвенго – в гавань, откуда собирался отплыть.
Желание нашего бедного рыцаря исполнилось; а между тем лицо его вытянулось в добрый ярд и пожелтело как пергамент; он, который целых три года жаждал уехать из дома, сейчас завидовал Ательстану, потому что тот, видите ли, ехал в Ротервуд; а когда его кислая мина была замечена Вамбой, глупый шут перекинул со спины на грудь свою скрипицу и запел:
Atra cura.[3]
Еще богат я был умом,
Когда мне клирик римский спел,
Как злой Заботы дух подсел[4]
На круп за рыцарским седлом.
Сдается мне, мой господин,
Ты тоже едешь не один.
– Очень возможно, – сказал Айвенго, оглянувшись через плечо, а шут продолжал свою песню:
Куда б ты ни направил ход,
Влеком воинственной судьбой,
Забота сядет за тобой
И сердце смелое сожмет.
Покуда конь не кончит бег,
Вы не расстанетесь вовек.
Не рыцарь я, не знаю сеч,
Не обнажаю грозный меч,
Заботе не подсесть ко мне
На длинноногом скакуне:
Дурак я, горю я смеюсь
И на осле вперед стремлюсь.[5]
Тут он пришпорил мула, и бубенцы его зазвенели.
– Молчи, шут! – сказал сэр Уилфрид Айвенго величественно и гневно. Если тебе неведомы тоска и забота, это потому, что ты не знаешь любви, которой они всегда сопутствуют. Кто может любить, не тоскуя? И возможна ли радость встречи, когда бы не было слез разлуки? («Что – то я не приметил, чтобы его светлость или миледи много их сегодня пролили», – подумал шут Вамба, но ведь он был дурак и не в своем уме). – Я не променяю своей тоски на твое равнодушие, – продолжал рыцарь. – Где солнце, там и тени. Если мне не по душе тени, неужели надо выколоть себе глаза и жить во мраке? Нет! Я доволен своей судьбой, какая она есть. Забота, о которой ты поешь, может, и гнетет, но честного человека ей не согнуть. Я могу взвалить ее на плечи и все – таки идти своей дорогой, ибо рука моя сильна, меч – остер, а щит – не запятнан; на сердце, может, и печаль, но совесть чиста. – Тут он вынул из жилетного кармана (жилет был из стальных колец) медальон, поцеловал этот залог любви, снова спрятал его, глубоко вздохнул и пришпорил коня.
Во время речи сэра Уилфрида (свидетельствующей о некой тайной печали, совершенно непонятной шуту) Вамба жевал кровяную колбасу и ничего не слыхал из этих возвышенных слов. Они не спеша проехали все королевство, пока не добрались до Дувра, откуда переправились в Кале. Во время переезда наш славный рыцарь, жестоко страдая от морской болезни и к тому же радуясь предстоящему свиданию со своим повелителем, стряхнул
Черная забота (лат.)
В основу стиха положена строчка из оды Горация (III, 1,37), которую Теккерей часто вспоминает в своих произведениях: «Черная Забота сидит на коне позади всадника».
Перевод В. Рогова.
