Ну, так у меня есть… Давай?.. Давай?.. Хочешь?
ЗА СМЕХОВА По-моему ты совсем дураком стал, папа… Прости, конечно.
Пауза.
ПЛАКСИН Да. Вот беда, запахи я тебя различать не научил, Митенька… Вот это беда, так беда!.. Настоящая беда, почище той, что ты фотографом не стал. В конце концов, фотографом можно и не быть, но различать—то запахи, это уж, братец, доложу я тебе, обязан… Фотографом ты можешь и не быть, но запах различать обязан! (Смеется.) Да, стал дураком! И что?!
Затемнение.
Картина восьмая
В точности повторяет картину седьмую, за исключением содержания разыгрываемого диалога.
ЗА СМЕХОВА (Меняя интонацию, настраивая голос как музыкальный инструмент) Здравствуй, отец!.. Здравствуй, отец!.. Здравствуй, отец!.. Здравствуй, отец!.. Меня всегда волновал один вопрос, отец…
ЗА ПЛАКСИНА Что за вопрос, сынок?
ЗА СМЕХОВА С самого детства волновал, но я как-то не решался тебе его задать.
ЗА ПЛАКСИНА Ну, это ты зря! Мы же всегда были друзьями, ты всегда спрашивал у меня… я отвечал… никогда не стеснялся…
ЗА СМЕХОВА Да, но это особенный вопрос.
ЗА ПЛАКСИНА Нет особенных вопросов, сынок. Вопрос, он и есть вопрос. (Дальше голос слабеет, освещение также постепенно сходит на нет.) С другой стороны, всякий вопрос особенный. Есть такие вопросы, что ничего, казалось бы из себя и не представляют, но, если прислушаться, можно различить в них еще множество маленьких вопросиков… этакие светлячки… Двойное, тройное дно у таких вопросов… за слоем слой, за слоем слой… как уголь, как будто уголь… Уголь, серебро, уголь… Такая жизнь… Так всегда было… Наверное…
Затемнение.
Картина девятая
…как если бы пол белой сцены стал молоком. Вспоминается «молочные реки»… И вот, в молочную реку эту очень медленно, как бы опасаясь обжечься парным молоком, вступают две изумительно красивые женщины. От реки, от парного этого молока исходит белый пар. И вот две женщины, обе огненно рыжие, одной около сорока, другой – лет двадцать… две женщины, Елизавета и Ольга… та, что постарше – Елизавета… погружаются сначала в молочный этот пар, а затем уже в само молоко.
Ольга смеется, кричит «папа», на французский манер, делая ударение на последнем слоге. И смеется. Кричит «пап’а», смеется и машет нам рукой, как если бы этот пап’а находился среди нас в зрительном зале… повизгивает, смеется, кричит «папа» и машет нам рукой.
Елизавета же, напротив, не смеется, держит за Ольгу и делает маленькие шажки навстречу глубине. Она – сама ответственность. Вся эта история с погружением ей не очень нравится, так что речь ее – ворчание.
ЕЛИЗАВЕТА (Невидимому Плаксину.) Не надо, Вальдемар… не нужно фотографировать… ни к чему это, Вальдемар… у меня на голове не весть что… Вальдемар… прекрати сейчас же!
ОЛЬГА Папа!
ЕЛИЗАВЕТА Я не звала тебя сюда, зачем ты явился? Что тебе нужно от нас? Зачем
