о Чёрном море, или не рой яму…
«…И было то, во времена стародавние, исчисление которых, закончилось, ещё до времён Новых. Видел ли то Ной, Адама потомок, ведь благодаря именно тому событию, и спасся он на горе Араратовой. Кто знает: благодаря ли, вопреки ли, или по научению Ноеву, но только правда, сие – истинная, и была она такова:
Образовался на Земле нашей, народ свободный. Хотя может, и народ тот самый образовал Землю нашу, совместно с Творцом, уже никто не знает. Расселялся, народ этот, образуя всё новые племена, а впоследствии, и государства различные. Заселил народ этот, планету нашу, – Матушку; каждый материк, и остров каждый. От самого Севера крайнего да холодного и лютого, аж до Юга самого тёплого и ласкового. От Востока азиатского солнцеликого, до Западу европейского, включая Америку. Всем живущим теперь – мать, отец родной народ этот был.
А началом всему, стало место дивное, в самом центре Европы выбранное. Край цветущий, да плодородный был, шоб кормить потом Землю всю с потомками своими. Только место то, было гладкое, да равнинное. Ни морей, ни гор рядом не было. Вот решил тогда народ этот мужеский, море выкопать себе вольное. Шобы плавать в нём, на судах ходить. Рыбу чудную, для еды водить, а испачкавшись, и парты стирать.
Ну а землю ту, шо из ямы гресть, – насыпать холмом, – горы складывать. Шобы если што, аль потоп какой, Ной бы смог тогда, к той горе крутой, свой ковчег припё…»
Перо треснуло и сломалось на полуслове, оставив чернильную кляксу на пергаменте.
– Шоб его! – пробормотал сгорбленный над письменным столом человек, почёсывая лысину, – ладно, завтра допишу. Мне, этот манускрипт, только к пятнице сдавать.
Он встал, и плюнул на лучину.
– Антураж… Мать его, – бубнил лысый толстяк, – надоть есшо пёрьев с гусака надрать.
«А потом, и шею ему свернуть, – хмыкнул он про себя, бредя к холодильнику шаркающей походкой».
– Натощак, спать вредно. Схудну, стану як гоношный лисопед…, – уговаривал себя Сказитель, засовывая в рот бутерброд, и расплёвываясь крошками, – мне мозг кормить треба.
Почесав своё брюхо, он полез под тёплое одеяло.
– Завтра допишу… Куда она денется, хрень эта? – добавил он, зевая, – а там есшо, на очереди: «За шо Каин Авеля убив…» Столько дел, столько дел…
Он сладко почавкал сальными губами, и уснул.
Фотограф
Если уж юмор чёрный,
пусть хотя бы память об Оскаре Уайльде
и его романе «Портрет Дориана Грея»
останется светлой!
Фёдор Глухов, лет двадцати пяти от роду вёл холостяцкий образ жизни. Работал фотографом в своём маленьком ателье, доставшемся ему в наследство от покойного родителя. Отец его был дряхлый старичок с больным сердцем. Частенько вечерами он засиживался в стареньком кресле и, ожидая своего
