она.
– Да чёрт с ней, с работой! Выживем, Свет! Уж меня-то с моим рылом теперь точняк не уволят… Сам губернатор сказал! – Запнулся, застигнутый внезапной мыслью. – А что за очередь у хирурга? Неужели…
– Да нет. Одни дуры богатые. Все в истерике. Чуть не побили…
– А что хирург? В смысле – ты его спрашивала?
– Говорит, бесполезно. Говорит, это как с отпечатками пальцев: сколько кожу с подушечек ни срезай, всё равно потом то же самое нарастёт…
– Почему он так уверен? У них же в практике подобных случаев не было!
Ангелочек шмыгнул носом, судорожно вздохнул.
– Не знаю… Может, просто отделаться хотел побыстрее…
Умолкла, поникла, должно быть, переживая заново сегодняшний день.
– Ну почему? – с болью произнесла она. – В чём виновата?
– В том-то и дело, что ни в чём, – угрюмо ответил муж.
– Господи, – растроганно сказала Света. – Какой ты у меня добрый… – Отстранилась, расширила глаза. – Слушай! А ты, по-моему, похорошел…
Мстиша содрогнулся.
– Упаси боже… – пробормотал он. – Только не сейчас!
Перед тем как отправиться на кухню и выпить свой утренний кофе, Оборышев долго стоял над супружеским ложем, всматриваясь в безгрешное личико спящей жены. Измученное. Прекрасное.
Бедные вы, бедные… Совестливые, застенчивые, беззащитные. Вам врут – и вы верите, вас предают – и вы прощаете. Даже имя ваше у вас отобрано: звание порядочных людей принадлежит теперь брюхоногой крутизне, разъезжающей на «Лексусах» и загорающей на Гавайях… Вроде бы всё уже сделано, чтобы извести вас под корень, а теперь ещё и это…
Мстиша повернулся к зеркалу – и стало стыдно до судорог. Одно утешение: с сегодняшнего числа сия мордень – его хлеб, его рабочий инструмент.
Стиснув зубы, прошёл на кухню. Пока варил кофе, включил маленький плоский телевизор, убрав звук, чтобы не разбудить Светлану. Взглянул на экран – и чуть не обварился полезшей из джезвы пеной: по дорожке подиума, вихляя челюстью, плечами и бёдрами, стремительно шла Акулина Истомина. Отставил джезву, приблизился. Нет, не Акулина… Хотя очень похожа. Гримаса – один в один. И плечи кривые.
Выходит, прав был Олег Аскольдыч: во всём мире творится то же самое.
Ладно. Попьём кофе и пойдём приучать народ к своему рылу…
В прихожей висело ещё одно зеркало. Не удержался – бросил взгляд. Да уж, хорош, нечего сказать.
– Охо-хонюшки… Грехи наши тяжкие…
Выбравшись на проспект, огляделся с затаённым страхом. Однако стесняться было некого: все такие, никто не краше. Оборышев повеселел и, с интересом рассматривая встречные хари, направился к трамвайному кольцу.
Внезапно внимание его привлёк мужчина, прижавшийся спиной к рекламной стойке. Мужчина был красив и бледен. Смятенный, растерянный, встретившись случайно взглядом с кем-нибудь из прохожих страшилищ, он тут же прятал глаза. Блаженного не трогали. Похоже, обстановку в городе
