и еще одиннадцать темно-багровых линий более сложной формы, с закруглениями и зигзагами.
– Итак, – настаивала Ветрова, быстро касаясь подрагивающими пальцами выложенных в ряд листов. – Три, пять и сразу шестнадцать. О чем вам это говорит?!
«Дальше – хуже. Слышишь, Иван Игнатьич? Он в раж входит. Убийца-то».
Старшинов сглотнул горький комок слюны:
– Убийца больше не может себя контролировать во время… во время… ну когда он…
– И только?!
– Женя, чего вы хотите от меня добиться?! Я не специалист по серийным преступлениям! Черт! Да вся моя работа – это бить ноги, разговаривать и отписываться! А Коростылев определенно сказал: «Три эпизода»!
– Лучше бы он вам рассказал об отчетах судебных медиков, из которых следует, что все порезы нанесены очень аккуратно. Настолько, что ни на ребрах, ни на позвонках жертв не обнаружено ни малейших царапин. Во всех случаях! Это значит, что тот, кто их наносил, очень хорошо контролировал и себя, и состояние жертвы – ее движения, каждый вздох…
– А это-то из чего следует?! – Он почти кричал.
– Странгуляционная борозда! В каждом последующем случае она выражена более явно, с наложениями. Это значит, что, прежде чем нанести каждый порез, жертву лишали сознания удушением! Методично и тщательно следя за тем, чтобы несчастная женщина не умерла раньше времени! Я, конечно, не криминалист и не психиатр, но здравый смысл мне подсказывает, что подобный образ действий плохо вяжется с неконтролируемыми вспышками ярости. Это скорее ритуал…
Старшинов открыл рот и закрыл.
«После второго убийства Ветрова помогать нам отказалась…»
Он задумался о том, откуда она может знать так много. Неужели только из своих… трансов? Но как? Кто приходит к ней и приносит информацию? Или просит найти кого-то еще? «Нет тела – нет дела». Участковый смотрел, как Ветрова мнет свой последний рисунок в кулаке. Что она хочет этим сказать? Бумажный комок улетел на пол. Женщина молча взяла чистый лист. Через минуту перед Старшиновым лежало пять листов бумаги. Последний рисунок так же насчитывал те же шестнадцать линий, но уже пяти цветов. Ветрова придвинула к участковому третий и четвертый:
– Тела этих женщин не найдены потому, что их никто не ищет. Я их тоже не искала и ничего о них не знаю, но я знаю, что с ними случилось…
Участковый мотнул головой.
– Нет, – сказал он, испытывая сложную смесь усталости и разочарования от напрасно потраченного времени. Бог его знает что там Саня себе напридумывал. – Вы не можете этого знать. Сначала кто-то должен обратиться к вам за помощью, рассказать…
Он замолчал, заметив, как резко отхлынула кровь от лица Ветровой. «В точку попал, – подумал Старшинов. – Непонятно зачем, но она либо выдумала эти „ненайденные“ жертвы, либо кто-то ей о них рассказывал…»
– Я отказалась участвовать в расследовании, – сказала женщина, поднимаясь и вновь обнимая себя, словно отгораживаясь от его недоверия, – когда
