style="font-size:15px;"> – Козлов-Отпущенский, известный антисемит, устроился на форум «Дети Израиля». Конотопская ведьма шабашит где-то на Ай-Петри или Карадаге…
– Фу, профессор! Вы пользуетесь прозвищами!
– С вашей подачи, коллега. Студенты, даже абитуриенты признательны вам за столь тонкие определения типов.
И тут самое судьбоносное:
– А не посидеть ли вам на трех турах?
Корешков уже видел себя сорвавшимся с места и мчащимся в актовый зал. Однако воспитание и потомственная лень придерживают:
– Я мало знаком с кухней… советы, протоколы, пикировка с членами комиссии, слезы не попавших в списки на следующий тур, претензии родственничков, звонки свыше…
– Вы слишком себя оберегаете, Лав-Лав. Видимо, чтобы потом одним рывком – и подвиг. Может, потому ваша диссертация залежалась в альма-матери, а?
…Подковерные средства массовой информации совершенней державных. В тот же вечер ровным счетом на пятой ступеньке собственного подъезда дорогу Лавру Лавровичу перекрыл высокий, молочно-седой и благообразный подстарок:
– Живу тут неделю, а с вами не познакомился. Виноват. Полковник в отставке Леонтий Алексеевич Сойка.
Фамилия птичья, но тоже, видать, за три года сидения в среднем штурманском училище и семнадцать лет нелетания благодарная родина обеспечила товарища жильем и пенсией, в четыре раза выше зарплаты преподавателя.
Голос не командирский, скорее, астматический и отеческий:
– Вы из Университета культуры. Член приемной комиссии.
– Вы так осведомлены?
За спиной возникает молодой, грудной и девичий голосок:
– А мы читаем все, что теперь пишут на стенах. Рекомендуюсь: дочь, Тома.
Рядом вырастает готическое и прозрачное чудо, именно то, что Корешкову двоилось на ступеньках подъезда.
– Не откажите, зайдемте к нам в семнадцатую. На минутку… – сипит отец.
Да, пруха! На Корешкова спрос. Второй раз на дню угощение приваливает.
– Такому конвою повинуюсь, – говорит, впиваясь глазами в девушку и отыскивая данные для применения своей профессии. Кормиться, так не зря!
В семнадцатой квартире – новое потрясение: встречает точная копия Томы: и рост, и черточки лица, до последней, и блузка, и бриджи.
– Вы не первый тушуетесь, – говорит отец с уловкой в голосе. – Это мои близняшки. Та, что в карман не лезет за словом, Тамара. А которая скромная – Таня, по-домашнему Тася. В Киеве у меня еще одна живет…
– Надеюсь, не тройняшка? – пускается во все тяжкие гость.
– О, нет. Намного-много старше. – И широчайший жест. – Прошу к столу!
Ничего себе минутное сидение! Стол ломится яствами. Только теперь увязывается ехидная реплика супруги: «Вокруг нас все люди живут! Вот новый перебрался, так не режиссер, а заведующий хозяйством вокзального ресторана». Не сбежать ли? Но поздно: красавицы уселись напротив, рюмка наполнена коньячком, пьется само собой, как
