Мне удалось справиться с горлом, и говорил я чётко. – Меня можешь по-всякому склонять, а вот родителей покойных не тронь.
– Как ты разволновался, любезнейший! – по-жеребячьи заржал Харальд. – Прямо такой весь из себя благородный, прямо розовой водой пахнет. Ты Иной, Андрюша! Тёмный Иной. А стало быть, разевать пасть можешь лишь на того, кто слабее тебя… в крайнем случае равен по силе. А со мной тягаться тебе рановато… вот лет через пятьсот поглядим… если, конечно, у тебя эти века будут. Пока же я тебе язычок приморожу, чтобы не перебивал старших.
И в тот же миг мою гортань сковало холодом – будто в горло забили глыбу льда. Я ещё мог дышать, но вот на звуки был более не способен. Даже мычать и то не мог. Что же это за такое заклятье? Александр Кузьмич про него не рассказывал.
– Что касается тебя, – носком домашней туфли Харальд слегка пнул голову Викентия, – то вон с глаз моих! Отныне всякий съеденный блин превратится у тебя в желудке… во что же он превратится? Ну, пожалуй, в каплю расплавленного свинца… Приятного тебе аппетита. А что касается пышнотелых купчих… лучше бы тебе в них ничего не совать… потому что не вынешь, ни магия не поможет, ни лекаря… И быть посему, пока не сниму кару. Годик так попрыгаешь, а дальше посмотрим. Всё, утомил! Кыш!
И точно ветром выдуло Викентия из кабинета.
– Ты хоть сам понимаешь, что натворил? – печально спросил Харальд, остановившись в шаге от меня.
Я понимал. Но разве можно было предположить, что Светлая целительница Марья Глебовна окажется такой дурой? Всю ночь она маялась, а едва зазвонили к утрене, побежала в ближайшую церковь каяться. Что поддалась она бесовскому искушению, впала в исступление ума и непонятным ей самой образом сотворила волшбу, спасла ребятёночка. Что приходил к ней человек тёмный, страшный и рассказал про тайное сообщество чародеев, к которому её и причислил, «рехистранцию поставил». И, дескать, столь сильно стоит за этих колдунов чёрт, что и крестное знамение на них не действует. И в тех великих грехах приносит она покаяние, просит себе епитимью построже…
Ну и что же сделал выслушавший её исповедь отец Никанор? Правильно, написал бумагу в Тайную экспедицию, что, дескать, такого-то дня мещанка Журова рассказала на духу, мол, в столице образовалось тайное общество чернокнижников, которые, вполне вероятно, могут злоумышлять и на августейшую особу… о чём, согласно духовному регламенту, он, иерей Никанор, обязан известить кого надо.
А за Тайной экспедицией, между прочим, приглядывает и наша родимая Инквизиция. Донос иерея Никанора, конечно, похерили, но вот скандал получился изрядный. Досталось всем. Светлым – за то, что не распознали вовремя потенциальную Иную, нам – за то, что допустили разглашение тайны. Не первое, конечно, разглашение и не последнее, но каждый случай – неприятный донельзя.
Конечно, в итоге сделали всё, что следовало. Иерею Никанору подчистили память, Марью Глебовну забрали Светлые и сейчас, видимо, вгоняют ей ума. А Харальд, соответственно, вгоняет ума мне.
– Знаешь,
