style="font-size:15px;"> На следующий день газета смогла добавить к сказанному вот что: «Остер провел довольно беспокойную ночь в городской каталажке. Несколько раз охрана обнаруживала, что он всхлипывает у себя в камере, и состояние его, похоже, было истерическим… Признается, что миссис Остер в результате испуга, пережитого при покушении на ее жизнь в пятницу, страдает от “повышенной нервозности”, но заявлено, что она будет в силах предстать перед судом, когда в понедельник вечером начнется рассмотрение ее дела».
Через три дня штат закончил изложение выдвинутой версии. Заявляя, что убийство было совершено с заранее обдуманным умыслом, окружной прокурор упирал на показания некой миссис Мэтьюз, работницы бакалейного магазина Миллера, утверждавшей, что «миссис Остер в день убийства три раза приходила в магазин позвонить по телефону. В одно из этих посещений, показала свидетельница, миссис Остер позвонила мужу и попросила его зайти домой починить свет. Она сообщила, что Остер обещал прийти в шесть часов».
Но даже если она пригласила его в дом, это не значит, что она там намеревалась его убить.
Как бы то ни было, никакой разницы. Что бы ни говорили факты, защитник хитро повернул все к собственной выгоде. Его стратегия заключалась в том, чтобы предоставить неопровержимые улики по двум фронтам: с одной стороны, доказать неверность моего деда, а с другой – продемонстрировать умственную нестойкость моей бабушки, и оба они вкупе представили случай «убийства при смягчающих вину обстоятельствах» либо убийство «на почве помешательства». И то и другое сгодилось бы.
Начало выступления адвоката Бейкера было рассчитано на извлечение из присяжных всего сочувствия до последней унции. «Он рассказал, как миссис Остер трудилась вместе с супругом над строительством дома и счастья, что некогда улыбнулось им в Кеноше после многих лет лишений… “А затем, после того как они вместе выстроили этот дом, – продолжал адвокат Бейкер, – возникла эта городская сирена, и Анну Остер отшвырнули прочь, как тряпку. Вместо того чтобы кормить семью, ее муж содержал квартиру в Чикаго для Фэнни Коплан. Деньги, которые она помогала копить, тратились на женщину покрасивей, и после такого унижения – странно ли, что рассудок ее не выдержал, и на миг она утратила власть над своими чувствами”».
Первым свидетелем защиты была миссис Элизабет Гроссман, единственная сестра моей бабушки, жившая на ферме под Брансуиком, Нью-Джёрзи. «Из нее вышла превосходная свидетельница. В простой манере она рассказала всю историю жизни миссис Остер; о ее рождении в Австрии; о кончине ее матушки, когда миссис Остер едва шесть лет исполнилось; о путешествии вместе с сестрой в эту страну восемь лет спустя; о долгих часах работы за изготовлением шляп и чепцов в нью-йоркских мастерских головных уборов; о том, как этой работой девочка-иммигрантка накопила несколько сотен долларов. Она рассказала о замужестве этой женщины с Остером, едва ей исполнилось двадцать
