к вторжению… Ответами на каждую такую попытку были прохладные сухие пощёчины стенной побелки.
Из открытой форточки тянуло мокрыми запахами земли и старых листьев, доносились жестяные щелчки отдельных запоздалых капель. Сидельников залез на табуретку, а с неё на подоконник и высунул голову наружу.
У него не проходило ощущение чьего-то наблюдающего присутствия.
Воздух был таким вкусным, что его хотелось есть кусками, но оставалась неясная необходимость оглядки… Возможно, этим раздвоением и было подсказано слово «свежесть», недомашнее, пышное, которое Сидельников произнёс вполголоса дважды, будто попробовал на вкус языком и губами светлую жесть водостока. На слово «свежесть» внятно откликалось другое, недавно прозвучавшее в комнате и словно бы желающее найти себе пару. Слезая на пол, он чуть не свалился с подоконника под грузом вспоминательных усилий. Но стоило ему снова сесть на табуретку, повернуться лицом к столу – и звук повторился сам: «Нежности, – сказал Иннокентий, – очень мало нежности».
Стихотворение явилось легко и внезапно, как если бы оно существовало всегда и только поджидало удобного момента, чтобы потрясти самого сочинителя. Потрясение и впрямь было нешуточным. Сидельников носился по комнате как угорелый, повторяя своё произведение на все лады с многозначительными интонациями. Вот его полный текст:
Возле форточки пахнет свежестью.
В сорок лет мало нежности.
Ничего более впечатляющего он просто никогда не слышал. Не считая разве что «Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят». Правда, была ещё одна песня с непонятным, но изумительным словом «карелиесница». Её тоже часто передавали по радио. Нездешний женский голос выпевал: «До-олго будет карелиесница…», и было понятно, что имеется в виду такая алмазная колесница, которая, к счастью, долго будет.
Ликующий автор вскоре овладел своими чувствами и решил, что на достигнутом останавливаться нельзя. Нужен был серьёзный подход. Поэтому в ящике этажерки была тут же изыскана двенадцатилистовая ученическая тетрадь с таблицей умножения на спине. Он написал красивыми печатными буквами на лицевой стороне обложки:
И чуть ниже:
Единица получилась жирной и торжественной.
Зная о том, что все настоящие книги начинаются если не с предисловия, то с кратких сведений об авторе, Сидельников был вынужден подчиниться этому скучному правилу.
Сведенья об авторе потребовали тяжёлых раздумий. Здесь полагалось высоко оценивать и вообще хвалить. Но жизнь предстояла, несомненно, славная, поэтому он сумел найти достойные слова:
«Г.Ф. Сидельников известный советский поэт. И писатель. Он родился (зачёркнуто). Всю свою жизнь (зачёркнуто). Он сочинил очень много известных стихов. Ещё он сочинил…»
Надо было срочно решить, что ещё он будет сочинять, кроме стихов. Давать себе послабления
