этой порой становления тела и духа.
«Нет ничего невозможного» – то есть «нет ничего того, чего не может быть». Казалось бы – пафос, а на поверку – тавтология.
Надеюсь, я никогда не буду претендовать на публику, большую, чем я могу заинтересовать. Пока что я претендую только на своё собственное внимание.
Любое время суток по-своему украшает мир. Утром природа свежа и по-молодому прекрасна. Днём она исполнена зрелости и трудолюбивой простоты. Вечером, на закате, увенчанная короной солнца, природа обретает королевское величие. Все краски делаются гуще и значительней. Зелень елей темнеет. Стволы берёз кажутся ещё белее. Жёлтые поля пшеницы становятся старинно-золотыми. Чёрный гребень ажурных вышек на горизонте ласково расчёсывает горящие облачные кудри. Рельефней становится каждый холмик. Всё наполняется таинственным величием.
Навстречу нашей электричке промчался ярко освещённый поезд, и наш машинист тоже включил в вагонах свет. Так и я – часто жду человека, подавшего бы мне пример, чтобы сделать что-то, к чему я уже готов.
Не личность, а лишность.
У неё светло-каштановые волосы, короткая причёска лежит крупными волнами. Спортивная и женственная фигура. Большие, немного на выкате серые глаза. Гладкая чуть просвечивающая кожа. Нежные красивые губы. Когда с ней танцуешь, рука горит на её гибкой чуткой талии. Она довольно умна, самолюбива и несколько влюблена в себя. Её девиз: «на людях нужно вести себя картинно». И, следуя ему, она постоянно играет, иногда слегка переигрывая. Лишь изредка она забывает про своё правило, становясь на какое-то время самой собой. В эти минуты прощаешь ей всё её актёрство.
Полдень. Я сижу под стогом, и на книжке чуть колышется узорная тень сплетённых соломинок. Я любуюсь небом. Справа надо мной застыло – кажется, что на мгновенье, – небрежно брошенное какой-то богиней фантастическое прозрачное покрывало. Ближе ко мне небо покрыто едва уловимым налётом, словно первым утренним инеем. Слева разбросаны крохотные белые островки, сдвинутые почти вплотную, а далеко впереди они уже слиплись, срослись и над самым горизонтом превратились в ровную жемчужно-серую поверхность.
Умственным бездельем тоже можно наслаждаться. Мчаться по ухабистым сельским дорогам, стоя у кабины грузовика, завернувшись с весёлой девчонкой в одну плащ-палатку, которую изо всех сил треплет и хочет унести хмельной ветер… Лежать на только что нарубленном тобой и приятелями дёрне, которым доверху набита машина, ощущать чью-то голову на своём плече и, бездумно улыбаясь, блаженно и невпопад отвечать на бездумно заданные вопросы… А вокруг – Россия с её необъятной чудесной обыденностью. И сам ты – истрёпанный, грязный, усталый, молодой и свободный – тоже Россия. Щедро пролетая мимо, всё-таки остаются рядом деревни, леса и луга, а на них мириады травинок, каждая из которых – росток красоты. И пьяный воздух после дождя. Свет и воздух.
Из «Фонарных
