конокрада,Не утихает канонада,
Не умолкает хриплый мат.
А тут веселый хор цикад,
И зреют гроздья винограда,
И лишь журчанье водопада
Тревожит сон невинных чад.
И, полон радостных надежд,
Вновь возвращаюсь я в коттедж,
И Новорижское шоссе
Сверкает в утренней росе.
Письмо твое как анальгин,
Как солнца луч перед рассветом,[1]
Прости меня, мой друг Хургин,
За то, что затянул с ответом.
Сам понимаешь, то да се,
Жена, детишки, груз усадьбы…
Будь я свободен, как Басё,
А тут, пардон, успеть поссать бы.
Пора покрасить бы забор,
Да прикупить верстак столярный,
Увы, хозяйственный задор
Мне ближе, чем эпистолярный.
Недавно встретил Новый год,
Но не узнал. Видать, старею.
Как говорят у вас – «Майн готт!» —
На берегах великой Шпрее.
Хотя по графику зима,
Погода как в разгаре мая…
Как тут не двинуться с ума,
Умом Россию понимая!
Ну ладно я, а как там ты
В своей Германии гуманной?
Не перешел еще на ты
В своем общенье с Зегерс Анной?
Каких еще духовных тайн
Ты, Александр, причастился?
Что наши? Шрёдер, Кант, Рамштайн?
Ни с кем капут не приключился?
Почем, ответь, в твоей глуши
Цумбайшпиль, млеко, курки, яйки?
Все мне подробно отпиши,
Как есть, мужчина, без утайки.
За сим кончаю. Со двора
Народа стон глухой несется…
И так забот здесь до хера,
А тут, глядишь, и он проснется.
Ночь на пятки наступает,
Лечь бы спать – да с ног долой,
Что ж мне сердце колупает
Заржавелою иглой?
В чем тоски моей причина?
В чем погрешности мои?
Обаятельный мужчина,
Постоянный член семьи.
Чист душою, нравом кроток,
Денег выше головы,
Плюс участок десять соток
В часе лету от Москвы.
Жить да жить, несясь сквозь годы
На каком-нибудь коне,
Но гражданские свободы
Не дают покоя мне.
Оттого-то до рассвета
Не смыкаю карих глаз,
И не зря меня за это
Ненавидит средний класс.
Со времен младых пубертатных прыщей
Я постичь пытался порядок вещей,
До вопросов вечных будучи падок,
И прочтя три шкафа ученых книг,
Я порядок тот наконец постиг —
Бардаком именуется тот порядок.
В нем, я понял, и есть наш главный устой,
Вечно быть ему на Руси святой —
Так Господь заповедал во время оно,
Хоть бессчетно в Лету кануло лет,
Но храним мы в памяти тот завет,
Основного статус придав закона.
В те
Поэтическая вольность.
