вели свои речи, она мысленно видела все оттенки металла, мечи и доспехи, темное небо над полем битвы. Брат представлялся ей сжатым кулаком в латной перчатке, жестким, не знающим компромиссов, однако даже он казался нематериальным по сравнению с Жеаном исповедником. Пусть тело монаха было изломанным, однако его дух, его воля походили на вздымающуюся во тьме громадную гору, прочную и недвижную.
Элис взяла свечу и подошла к алтарю. Золото подсвечников и чаш для причастия засверкало и заиграло в пламени, когда она приблизилась к ним. Аббат не позволил спрятать драгоценную утварь, ведь это означало бы, что он допускает возможность падения Парижа. Сначала они надеялись, что монахи аббатства Сен-Жермен пришлют свои реликвии для защиты города. Едва ли они привезли бы мощи самого святого Германа, но ходили слухи, что сто́лу святого Винсента могут прислать в Париж. Однако аббат Сен-Жермена заявил, что северяне уже трижды разграбляли аббатство, и стола все равно никак не помогла.
Элис опустилась перед алтарем на колени.
– Господь испытывает и меня, хоть и не так сурово. Должна ли я благодарить Его за это?
Жеан старательно обдумал свои слова.
– Мы должны быть благодарны за все, что исходит от Господа.
Исповедник был для нее всего лишь голосом во тьме.
– Я не боюсь норманнов, – сказала Элис.
– В таком случае чего же ты боишься?
Элис перекрестилась. Жеан услышал, как она вполголоса произносит молитву. Голос ее срывался, хотя она делала усилие, чтобы он звучал ровно, не желая выказать свою слабость перед человеком низкого происхождения.
– Что-то пришло за мной, и я знаю, что, если соглашусь уйти с северянами или хотя бы просто выйду из церкви, оно найдет и заберет меня. Оно принесет беды всем нам.
– Ты же не можешь прятаться в церкви всю жизнь, – заметил исповедник. – Что явилось за тобой?
Она секунду молчала. Затем ответила:
– Когда ты ослеп, отец, тебя посещали видения?
– Да.
– И Дева Мария?
– Да.
– Ты разговаривал с ней?
– Нет.
– Тогда как ты узнал, что это она?
– Просто знал. И еще понял по тому дару, который она пробудила во мне.
– Пророчествовать?
– Да.
Жеан помнил тот день, когда жизнь его переменилась. Когда ему было лет пять или шесть, его нашли в лесу охотники, а затем доставили в один монастырь в Австразии[2], в восточных землях франков. Он пребывал тогда в исступлении. Единственное, что он знал наверняка, – кто-то научил его народной латыни и он пережил чудовищное потрясение, лишившее его почти всех воспоминаний. Странствующий монах увез его на запад, в Париж, и здесь его отдали в аббатство Сен-Жермен, на милость Церкви. Его выздоровление было удивительным и быстрым. В девять лет он уже помогал монахам, учился, играл и смеялся.
Австразия – северо-восточная часть франкского королевства (в противоположность юго-западной – Нейстрии). (
