из сердца твоего уйдет благоволеньеИ добрый свет изымется из глаз?
Да пусть покроется все вечным мраком ночи,
Когда любить меня ты более не схочешь!
Екатерина отерла глаза платочком и задумчиво проговорила:
– Сколь удивительна такая жертвенность в молодой девушке. Жаль, что она проявляется только в пиесах.
– Но это не так! – горячо воскликнула Аннушка, которая, должно быть, единственная во дворце осмеливалась возражать императрице столь откровенным образом. – Я бы себя нисколечко не пожалела, кабы маменьку возвернуть или вашему величеству какое угождение сделать.
– Маменька – другое дело. А ты представь себе статного молодого красавца…
Аннушке тотчас же привиделся кадет Павлуша, с которым пришлось играть в пьесах, его горящие глаза и прикосновения, от чего брала оторопь и бросало в дрожь. Она с усилием прогнала наваждение и обратилась к словам императрицы.
…и какого-нибудь старика, тянущего к тебе костлявые руки. Просто ли не прельститься? – закончила мысль Екатерина.
Аннушка подумала и сказала:
– Ежели старик богом отдан, то что тут говорить? Сей крест нести надобно и об ином не помышлять.
Екатерина притянула ее к себе.
– Я в твои годы была не столь тверда. Впрочем, это ведь токмо слова, никто не знает, как на самом деле повернется.
– Я знаю, – тихо, но твердо проговорила Аннушка.
– Посмотрим, – загадочно сказала императрица и попросила напомнить о тех, кто играл с нею в пьесе.
– Иван Афанасьевич Дмитревский и Павлуша Нащокин из кадетского корпуса… – произнося последние слова, девушка запнулась и заметно покраснела.
Екатерина, конечно, заметила это смущение и прибавила:
– Твой кадет нынче произведен в офицеры. Надеюсь, что сие добавит ему искренности на завтрашнем представлении.
– Как?! – охнула Аннушка.
– Да, да… Завтра на публике вы дадите несколько сцен из читанной пиесы. Но к тебе, дитя мое, особая просьба: постарайся сыграть так натурально, чтобы рыдала не менее половины залы, а все старики наши более не сомневались в молодых женах.
Государыня смотрела по-прежнему ласково, но сердце девушки внезапно сжалось от недоброго предчувствия, и ей пришлось сделать особенно низкий поклон, чтобы скрыть испуганное лицо.
Дом Александра Андреевича Безбородко находился неподалеку от Исаакиевской площади и был в ту пору едва ли не самым знаменитым в Петербурге. Он удивлял уже с самого входа, где высились четыре гранитные колонны такой невозможной гладкости, что отражали свет, подобно наилучшему венецианскому стеклу. Но главные чудеса таились, конечно, внутри. Хозяин слыл за просвещенного человека, охочего до разных редкостей, и не жалел на них денег. Картинная галерея из собраний герцога Орлеанского и польских королей, мебель знаменитых европейских дворцов,
