в себя, потом писал свою книгу, – продолжала Баяпошка, – потом пробовал заниматься, как ты говоришь, фермерством, хотя даже у Гаврилки это могло бы получиться лучше. Но ведь с твоего возвращения прошло уже четыре года! И следовательно, по вашему продолженному исчислению сегодня началась осень тысяча девятьсот восемьдесят шестого, и ни днем меньше.
– Все-таки ты это к чему? – спросил Ростик, потому что аймихоша замолкла.
– Пора приниматься за дело. – Она вздохнула. – Так было решено начальством, и я тоже так считаю. Поэтому возникла маленькая интрига. Я как бы с тобой тут рисую картинки, а между тем… Разрабатываю твое сознание, чтобы ты снова мог… Служить. К чему, собственно, и предназначен.
– Значит, ты не для книги рисовала?
– Для книги, – Баяпошка даже слегка вскинулась, все-таки аймихо терпеть не могут лгать. – Это правда. Эти рисунки я использую на благо всех… Кому придется по твоей книге учиться, познавать, как устроено Полдневье за пределами нашего континента. Но вторая цель – вернуть тебя в строй.
– Я не согласен, – ответил Рост и повернулся, чтобы идти в Храм, хотя Баяпошка крикнула ему в спину:
– Ты стал каким-то деревянным! – Она подождала, пока он оглянется на нее. – Пойми, я не хотела такой роли, просто больше никого не было, чтобы… Привести тебя в чувства.
– Чувства тут ни при чем.
– Еще как при чем. – Она заторопилась, видимо, женская часть ее природы все-таки проявилась, не все же время ей быть художницей, нахальной и в высшей степени требовательной: – Да, когда ты пропал, я не стала ждать… Но я любила тебя и сейчас люблю, Рост. Ты не понимаешь, как это трудно было – оказаться без тебя. Вот я и…
– Я же сказал – чувства и даже наши поступки, продиктованные ими, тут ни при чем.
И вдруг с необычайной отчетливостью понял, что теперь вот случится у него такая полоса, когда все на свете будет диктоваться – или неявно зависеть, но все равно зависеть! – от всех и всяческих любовей, связей, браков, прежних увлечений… А это было неправильно, потому что слишком по-женски, с неистребимым девчоночьим отношением к миру через привязанности или, наоборот, неприязни. Слишком это затуманивало мир, в котором он привык существовать, но с этим теперь приходилось считаться. Может, пришел такой возраст, когда всяческие переживания настигают и мужчин?
Одно он знал точно. Раньше такого не было, все получалось само собой. И он бы с превеликим удовольствием обошелся без этого впредь.
Баяпошка смотрела на него исподлобья, словно формировала его мысли, как с ним это некогда происходило в плену, когда он был рабом. Или она все-таки угадывала его настроения, ведь женщины-аймихо склонны к эмпатии. Иногда даже слишком. Уж кому как не ему в этом разбираться, побывав мужем двух сестер из их племени?
Он пошел к Храму. Баяпошка почти в отчаянии поднялась, под ее ногами заскрипел песок.
– Ростик, если тебе будет лучше, я могу признать, что… Если бы
