на свое сознание. И он медленно, но верно начал понимать, что значит простенькое на первый взгляд значение этнологического термина – запечатлевание. Это было больше, чем слово, это было даже что-то более значимое, чем функция. Это был приказ, не подлежащий обсуждению или расшифровке. И в этом очень много было от биологии, как бы Ростик ни стремился этого избежать.
Снова рядышком оказалась Лада и кто-то еще, но это было неважно. Гораздо существеннее было то, что по ступеням спускались три бакумурские женщины, почти незаметные, как привидения, которых не видят те, кому они не хотят показываться. Одна на огромном подносе волокла весьма грубо и неаппетитно выглядевшие куски не слишком свежего молдвуна, видимо, привезенные из недалекого отсюда Лагеря пурпурных. Другая перла большой и жестковатый мешок, связанный из грубоватой травы, в котором на каждом шагу шуршала сухая как песок фасоль. Третья несла относительно небольшую глиняную бадейку, в которой что-то плескалось.
– Ишь, словно Гулливера лилипутицы кормят.
Кажется, это был голос Пестеля, но может быть, и кого-то еще. Рост по-прежнему не мог определиться в этом мире, он только и был способен разглядывать, как это… существо жует, запихивая пищу в пасть не слишком уверенными, медленными, хотя и надежными движениями. На долгий миг ему показалось, что именно он научил… Гулливера есть. Сам гигант почему-то не был этому обучен.
– Слушайте, а давайте его на воздух выведем, чтобы точно измерить рост. А то у меня не получается… – вот это точно Пестель. И о какой же ерунде он говорит, мелькнуло в голове у Ростика.
– Чего тут измерять? Высота подвала – семь метров ровно, – отозвалась Сонечка. И что-то добавила, чего никто, кажется, не расслышал.
– Еще бы неплохо было понять, зачем он? – спросил Ким.
– Зачем-нибудь да нужен, – опять Сонечка. Она отчего-то волновалась и уже пробовала взять Гулливера под защиту, хотя тот в этом совсем не нуждался.
Пить Гулливер тоже не умел. Он сделал основательную попытку прилечь на пол перед бадейкой, но… Бадейка раскололась, залив пол водой. Существо наклонилось, чтобы лизнуть пол, но Рост неожиданно для себя приказал:
– Нет, так нельзя!
И Гулливер, недоверчиво хрюкнув, отполз от грязноватой лужицы.
Наверх, беззвучно на этот раз предложил ему Ростик, там есть ручей. Даже небольшая речка… Только не утони, пожалуйста. И тут же он понял, что выражение «обжечься мыслью» – не просто поэтическая метафора. Потому что его обдало таким ответным вниманием Гулливера, что именно – обожгло.
Гигант, даже лежа, немного покачался, но сумел подняться на четвереньки и тяжело от набитого брюшка, которое теперь слегка раздулось, пополз к выходу. Рост снова подумал, на этот раз почти сам, без давления этого… монстрика, мол, хорошо, что тут такие здоровые дверные проемы устроены. И снова, как эхо после этой мысли, понял – а это мало что значит. При желании Гулливер был способен проложить себе путь на свободу, сокрушив любые узкие
