медь, апатиты – в Заполярье всё это и не только это добывалось в огромном количестве. Френч и унты им нужны были для того, чтобы окружающие знали: «Вон, идёт Ефим Ефимович, он большой начальник. С ним надо дружить или держаться подальше. Спорить? Противоречить? – Ни в коем…! Или будут неприятности. У него «ого-го» какие знакомые на самом «ого-го» каком верху и лучше с этим в белых валенках не связываться вообще…».
Значительную часть пассажиров «Мурманского – скорого» составляли военные моряки, возвращающиеся к месту прохождения службы в разбросанные по всему побережью Кольского залива военно-морские базы. Чёрная с золотом военно-морская форма превалировала над редкими вкраплениями цвета хаки формы с синими кубиками на воротниках. Последние представляли тех, кто охранял. Но не ценности, а, наоборот, никому теперь ненужную многомиллионную массу человеческих отбросов, чем-то провинившуюся перед самодовольно жирующей обнаглевшей от безнаказанности властью. Почти все из них собирались сойти с поезда в Беломорске или Кандалакше. Там было скопление трудовых лагерей. С каждым часом в вагоне-ресторане становилось шумнее из-за действия различных согревающих напитков. Облако дыма сгущалось, поглощая кислород, необходимый для дыхания. Рыбаки не мудрствовали и литрами употребляли «Московскую Особую». Разговаривая, они не вынимали изо рта папиросу Беломор, а только перемещали её из одного угла рта в другой: «… мы как раз ловили ярусом. Там палтуса обычно навалом и треска идёт косяками. Вдруг удар…! Корму развернуло и трос от снастей зацепился за штурвал… Никто ничего по началу не понял, только Васька вцепился в поручни и орёт: п-о-л-у-н-д-р-а-а. Шхуна наклонилась аж под сорок пять, а потом из воды касатка к-а-а-к выскочит и хвостом по борту… Боцмана чуть не зацепила, падла…» – жестикулировал и размахивал руками, пытаясь дать точную оценку размерам морского хищника, молодой и явно не такой уж и бывалый рыбак. Остальные ухмылялись и делали вид, что верят в небылицу. Молодой явно злился, завидя ухмылки собутыльников, и от злости краснел.
Те, кто в унтах, – те баловались коньячком «Отборный», презрительно посматривая в сторону рыбаков. Когда кто-то из них хотел закурить, то доставал из кармана портсигар. Вещь, подчёркивающую его социальное положение, часто отделанную поэтому красивым орнаментом. Кнопочка-защёлка иногда обрамляла какой-нибудь полудрагоценный камень. Но особой гордостью хозяина ценной вещицы была, как правило, дарственная надпись, выгравированная на её створке: «За достижения в социалистическом строительстве в честь шестнадцатой годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции. Секретарь Вятского горкома ВКПб тов. Нахимович И. И.» или «За помощь в раскрытии группы контрреволюционеров-заговорщиков. Начальник Ивановского Губернского ЧК тов. Усечённый П. О.». Здесь разговор шёл о делах серьёзных: «… прошлой неделе разнарядку спустили. Четыреста! Ты представляешь? Нет, Яков Борисович, и ещё раз нет! Не осилим, а, если и осилим, то что нам с этого толку-то? Так – одна морока. А потом ещё и разгон
