невольно засмотрелся на путешествующую по стене от потолка к полу муху. Муха не слепо бежала вперед, а двигалась короткими перебежками, словно когда-то прошла курсы молодого бойца. Рывок; остановилась у обнаружившейся серой проплешины в побелке; потерла лапки; не нашла ничего ни съедобного, ни опасного; следующий рывок.
Муха почему-то навела ветерана на печальные размышления о своей в общем-то не вполне благополучной жизни. Рывок, остановка, рывок, остановка. Кому это все надо? На что он молодость угробил?
Четвертая стена почти бесшумно вернулась на место. Теперь подсобка магазина действительно была подсобкой – хранилищем роб, швабр, ведер и тряпок. И ничего больше.
Офицеры, открыв каждый свой персональный шкафчик, начали переодеваться. Закатали рукава и брючины. Фуражки убрали в полиэтиленовые пакеты. Поверх формы накинули застиранные серо-синие халаты, а головы повязали лиловыми старушечьими платочками. Генералу из-за усов пришлось добавочно обмотать лицо сомнительной чистоты шарфом – не подходи, гриппую.
Гремя ведрами, куда аккуратно были спрятаны пакеты с фуражками, парочка двинулась на выход. Генерал, в соответствии с субординацией, первым. На поверхности он чувствовал себя гораздо уверенней. Дышал ровно и глубоко.
Открыв наружную дверь, генерал и полковник тут же оказались в людском водовороте. Очень разумно и вовсе не случайно напротив секретного входа в У-17-Б был поставлен прилавок с иноземными забавами: пластмассовое собачье дерьмо, брызгающие водой калькуляторы, начиненные пистонами авторучки и прочая дребедень. Никто не покупает, но зевак хоть отбавляй. И никому нет дела до двух стареньких уборщиц. Кроме того, чуть правее – валютник. В другом бы месте клиента днем с огнем, но здесь же ЦУМ!..
Лица кавказской национальности (среди них и парочка явных цыган), боязливо озираясь на дремлющих стоя секьюрити, жарким шепотом предлагали купить валюту по хорошему курсу. Ученая очередь угрюмо отводила глаза, терпеливо ждала своего раунда у окошечка эксченджа. И очередь, и перекупщиков безжалостно толкали прелые, в бисеринках пота провинциалы, пожирающие глазами дорогое белье «La Perla», шампуни «Clariol», блузки «Gucci», косметику «Rivoli», бижутерию «Polphin Ore»… Впрочем, покупали мало. В ЦУМе провинциалы чувствовали себя как в музее.
– Сегодня же пришлите мне личное дело этого, как его, Хутчиша, – не оборачиваясь отчеканил генерал Семен и растворился в толпе.
Мимо прошла тургруппа горластых немцев в шортах, из которых торчали худые, незагорелые, обросшие оранжевым пухом ноги. В пестрых гавайках навыпуск. В солнцезащитных очках. Обвешанные серьезной фототехникой. В группе наблюдались три блеклые девицы – не пользующиеся косметикой и мужским вниманием.
Полковник хотел догнать генерала и доложить, что личное дело прапорщика Хутчиша самым загадочным образом исчезло месяц назад, но не успел. Мужчина, не москвич, крупный, веснушчатый, рыжий, в такую жару одетый в какой-то жуткий прорезиненный плащ, задел неуклюжим, ещё советского производства зонтом полковника Громова по ноге. И
