пришла спросить, не хотите ли вы выпить, – сказала Констанс.
– Бога ради, старушка, почему же ты с этого не начала? – Рут встала и отряхнула снежинки с пальто.
Констанс тоже поднялась и протянула ей утку со словами:
– Сперва хотела согреться.
Хмыкнув, Рут приняла и Розу, и шутку.
По дороге они встретили Оливье и Габри, шедших из своей маленькой гостиницы.
– Метелью геев намело, – заметила Рут.
– Я когда-то был чист, как свежевыпавший снег, – доверительно сообщил Габри Констанс. – А потом меня понесло.
Оливье и Констанс рассмеялись.
– В сторону Мэй Уэст? – спросила Рут. – А Этель Мерман[1] не заревнует?
– Тут места хватит для всех, – сказал Оливье, глядя на своего крупного партнера.
Констанс прежде никогда не имела дела с гомосексуалами, а если и имела, то не ведала об этом. Знала о них лишь то, что они – это «они». Не «мы». И «они» были извращенцами. Если же она пребывала в благодушном настроении, то считала гомосексуалов дефективными. Больными.
Но в основном она думала о них неодобрительно. Даже с отвращением. Если вообще думала.
Однако четыре дня назад ее взгляды начали меняться. С тех пор как пошел снег и деревенька оказалась отрезанной от большого мира. С тех пор как она узнала, что именно Оливье, к которому она поначалу отнеслась с прохладцей, откопал ее машину. По доброй воле и без лишних слов.
С тех пор как она увидела из окна своей спальни над книжным магазином Мирны, что Габри, согнувшись под напором ветра и снега, несет кофе и теплые круассаны жителям деревни, не сумевшим добраться до бистро к завтраку.
На ее глазах он доставил еду, потом очистил от снега их крылечки, лестницы и дорожки.
И ушел. Направился к следующему дому.
Констанс почувствовала, как Оливье надежно поддерживает ее под локоть своей твердой рукой. Если бы сейчас в деревне оказался кто-то со стороны, что бы он подумал? Что Габри и Оливье – ее сыновья?
Она бы не возражала.
Констанс вошла в бистро и ощутила ставший знакомым запах. Темные деревянные балки и широкие сосновые доски пола успели за прошедший век пропитаться запахом горящих кленовых поленьев и крепкого кофе.
– Сюда!
Констанс пошла на голос. Сквозь окна, разделенные средниками, проникал тусклый декабрьский свет, почти не освещавший бистро. Ее глаза скользнули по большим каминам в обоих концах зала: там плясали веселые язычки пламени, а вокруг каминов стояли удобные диваны и кресла. В центре бистро располагались старинные сосновые столы, на которых поблескивали серебряные приборы и стояли разномастные тарелки тонкого фарфора. Большая пушистая елка в углу мигала красными и зелеными огоньками, на ее ветвях были хаотично развешены всевозможные безделушки, шарики, сосульки.
Несколько посетителей, сидевших в креслах, попивали кофе
