воля». В истории отмечен как Освободитель и реформатор.
Представляешь, мама, шесть покушений пережил, и всё равно они его убили. Сколько не бегал от смерти, а она его всё равно достала!
Сын продолжал рассказывать мне исторические факты, а я всматривалась в царский профиль убиенного государя. Как может такое случиться, что спустя столько лет мы встретили его полуживого, в разрушенном городе на затерянном острове, которого нет ни на одной карте.
Соня выдернула свою руку из моей и, догнав Александра, подала ему маленькую детскую ладошку, выражая тем самым своё величайшее доверие. Тот остановился, преклонил колено и поцеловал её. Затем он взял её руку в свою, и они зашагали вместе. Тихая беседа скрашивала их путь, а мы плелись сзади. И пусть мы не чувствовали усталости, но всё же это начало нам порядком надоедать.
Я предложила немного отдохнуть, но никто не счёл моё предложение заманчивым. Отдыхать от безделья ещё скучнее, чем само безделье. Солнце клонилось к западу, и стало немного смеркаться. И в розовом свете заката мы увидели маленькие домики на вершине небольшого холма. Как и всё в этом мире, строения были полуразрушены, и жизнь покинула их.
Сгорбленные фигуры бродили по улице, не находя себе приюта. Всё было так же серо и уныло, как и в разрушенном городе. Мы вышли на центральную улицу и стали вглядываться в лица прохожих. Люди проходили мимо, не обращая внимания на наше присутствие, словно они смотрели мимо нас, в пустоту. Это было очень неприятно, и дети с опаской прижались ко мне.
По тропинке, около домов, чтобы не столкнутся с местными зомби, мы дошли до старого колодца с длинным горбатым журавлём. Жажды не было, но нам хотелось ощутить прохладу. Проверить, способны ли мы сделать хоть один глоток живительной влаги. Ржавое пыльное ведро стояло на бортике, как и положено, и я с размахом бросила его в чёрную дыру колодца. Ведро летело долго, но вместо всплеска воды мы услышали тихий крик, а эхо превратило его в стон раненого животного. Мы дружно перекинулись вниз, по самый пояс, пытаясь рассмотреть того, кто сидел на дне.
– А у есть кто живой? – кричала я во весь голос, а во тьме послышалась тихая речь, и кажется, на иностранном языке. В языках я была не сильна. Сын знал английский, да и то на слабую, безжизненную «четвёрку», поставленную учительницей исключительно за красивые глаза. Речь из колодца, похоже, была знакома лишь нашему новому другу. Он внимательно стал прислушиваться и даже бросил вниз несколько резких фраз, кажется, на немецком языке. Потом он выпрямился, вытащил упавшую в колодец косу и сел на землю, обхватив голову, руками.
– Что с вами, Александр? Объясните толком, что здесь происходит, кто сидит там на дне?
– Дети! Там сидят дети. Их шестеро, пять девочек и один мальчик. Они там уже очень, очень давно и ещё ни разу не вылезали наружу. Им страшно.
– Господи, как же они могли туда попасть? Может, с войны остались?
Ну что я говорю, с какой войны? Хотя здесь нет ничего
