айские красотки
Надменной грацией своей;
Дохнул октябрь – и стали тётки,
Тела давно минувших дней.
…Кратко, точно и совершенно про меня. Вот зеркало в прихожей, а вот я в нём. 7:15, я на старте… Такой поэт! И написал обо мне! Аж целых четыре строчки! Спокойно. Главное – не загордиться.
Вот эта лошадь серая —
Надежда Кавалерова.
Здорово. Свежий образ. Наши отдельские девки за глаза зовут меня серой мышью… Да если с них косметику смыть…!
Для мыши я, пожалуй, крупновата. К тому же я терплю-терплю, но могу и лягнуть. В общем, так вернее. Лаконично и ёмко, как у Незнайки.
– Папа, я пошла, пока!
В детстве отец всегда называл меня Надеждой. Не Надей, не Наденькой, ни в коем случае не Надюшей, только Надеждой. Помнится, лет в двенадцать я решила, что я у родителей неродная, тем более что к Женьке он относился куда мягче. А Викушкой занимался всерьёз, зарядку специальную делал… А сейчас он вообще избегает упоминать моё имя. В крайнем случае – дочка. Потерял надежду. Надежду сделать из дочери нечто такое, чем можно было бы гордиться. До чего же неистребимо у мужчин это стремление всех переплюнуть!
… – Выходите, женщина?
– …А… да.
– А спереди вас выходят?
(«А куда они денутся… Спереди, хм.»)
«Осторожно, двери закрываются…» Бр-р-р-бумм! Бросок по коридору, эскалатор, платформа.
… – «Да дайте же выйти…! Да куда ж вы прёте!!!» – опять кто-то замешкался.
Бр-р-р-бумм! …«Осторожно, двери закрываются…»
«…Восемь утра, а уже такая духота. Асфальт этот калёный. Коробки эти серые. Прямо чувствуется, как от них жаром пышет. Что к вечеру будет, страшно представить. Ну, вот и родная проходная. Сколько уже раз я через неё… Двадцать лет. Или двадцать два? Нет, двадцать. Один раз переезжала в другой кабинет. И всё. Зам начальника группы. И начальником не стать до гробовой доски. Не потому, что бестолочь, а потому, что за это надо бороться, а мне противно. Противны эти интрижки, эти копеечные тайны мадридского двора, эти комплоты из дамского туалета… Господи, хоть что-нибудь мне здесь нравится, кроме суммы прописью?»
«Ну вот и родное кресло, тренажёр мой геморройный. Так, ещё три минуты, как раз успею восстановить причёску… Подмазаться… Ну вот, на что-то похожа.»
– Доброе утро, дорогие дамы! Эллочка, вы, как всегда, неотразимы! Таня, я потрясен! Зоенька, здравствуй, деточка! Надежда Васильевна, пожалуйста, ко мне со статистикой.
Это наш Кувалдис. Помнится, ещё Софья Израилевна его так прозвала. За что – непонятно, но приклеилось. Карнеги обчитался – сыплет комплиментами, улыбается во всю пасть. А работать всё равно приходится и за него, и за себя… и за того, как говорится, парня. Вот при старухе Софье мы втроём умудрялись справляться со всем, что сейчас делают двенадцать баб во главе с Кувалдисом. И компьютеров этих не было… Как их Миша зовёт? А! Глюкодром мастдайный!
– Ну, Надежда Васильевна, вернёмся к нашим баранам. Что у нас с отчётом?
«У нас… Это – у нас, у тебя-то будет полный порядок…»
– Всё в порядке. За квартал всё обработано, осталась последняя неделя. Всё идет по плану.
– По плану? Хе-хе-хе… Ха-ароший у вас план, таварщ Жюков! …Так, а это у вас тут откуда?
– …
«Если тебе не ясно, откуда это – что ты тут делаешь? Дурак. То есть баран.»
– Ну ладно, идите… э… благодарю вас…
Дурак, хотя это пережить можно. Но ведь вчера было то же самое. И завтра будет… Он же ничего не смыслит в бухгалтерии. Он не знаком с азами экономики. Он не умеет считать. Он путается на «рабочем столе». Роль свою как начальника видит в общем руководстве – ну очень общем… Сайентолог, господи прости. Единственная от этого польза – этот наш уголок рекреации, его инициатива и его старания. Настоящая пальма, кофеварка автоматическая. И кофе в соцпакет включили. Где-то вычитал, что это восстанавливает душевное равновесие и повышает производительность труда. Вот я сейчас туда пойду и восстановлю душевное равновесие…
Картина маслом. Зойка-то прямо как заяц к своему столу бросилась. В мышь вцепилась, словно утопающий в соломинку. Бедная девочка, запуганная с детства на всю жизнь.
А вот Эллочку не напугаешь. Сколько ленивой грации в этом томном движении ног, плеч и ресниц. С каким презрением к миру она водружает свою безукоризненную фигуру на рабочее место…
– Хватит болтать, девочки. Пора за работу. Да и Надежде Васильевне
