Меня это уже не волновало. Я в Доме творчества дописывал сатирическую повесть. Кстати, дописал.
Без меня прошло собрание московских писателей, где много говорилось о «Столице». В своем докладе Гусев довольно объективно рассказал о конфликте, впервые оценил действия Бежина с нравственной точки зрения. Меня удивляло, что никого из секретарей и членов Правления, никого из писателей не возмутила нравственная сторона поступка Бежина. Он в глаза директору говорил только хорошие слова, поднимал великолепные тосты за директора, а втайне сочинял на него донос, и все почему-то считают это нормальным, интеллигентным.
Просто поражаюсь нравственной глухоте творческой интеллигенции. И чудо, о чудо! Такое возможно только в стране Советов, в Совдепии, где совковая психология, – этот самый Бежин, этот абсолютно нравственно глухой человек, – вещает о духовности с экрана телевидения! Вершина лицемерия! Доколе же мы будем слепы, глухи и немы? В чем мы пред Богом провинились, что заткнул он нам уши, закрыл глаза, замкнул душу! Я понимаю, Господь испытывает нас, а потом воздаст каждому по заслугам, каждому свое!
Двадцатого мая я вернулся в Москву и написал заявление об уходе. Гусев не ожидал, прочитал, воскликнул:
– Каждый день новый поворот сюжета!
Заявление он не подписал. Начались уговоры, выкручивание рук. Я отвечал, что твердо решил уйти, что больше двух месяцев со дня подачи заявления они держать меня не имеют права!
Отпуск у меня кончился, и я взял творческий отпуск на месяц.
Наконец, 26 июня Секретариат рассмотрел мое заявление. Ох, как досталось Бежину на этот раз! Под его руководством за два месяца издательство резко скатилось вниз. Книги не выходили.
Жалко было смотреть на Бежина, загнанного, побитого. Тут-то и сказал в ярости Кобенко свою знаменитую фразу о Бежине: «У тебя лоб от кадыка до восьмого шейного позвонка, а в голове навоз!» Дело в том, что Бежин сильно, до безобразия лыс.
Секретариат решил уволить Бежина, а меня начал уламывать не уходить. Трижды пришлось брать мне слово, убеждать отпустить, пришлось поволноваться больше, чем на прежних Секретариатах. Рушились планы. Выручил Зайцев, мой заместитель, с которым мы были в Польше. Он исполнял обязанности директора и выразил готовность принять у меня дела, которые фактически он вел с 15 апреля. Только после этого Секретариат отпустил меня. Я вздохнул с облегчением.
7. Эпилог
Как вы понимаете, на этом история была исчерпана, но возник новый сюжет. Меня он не касался.
Бежин вцепился зубами в кресло главного редактора – не оторвать. Уходить не хотел. Начался новый конфликт с новым директором. Я хохотал, слушая рассказ, как Бежин с Зайцевым увольняли друг друга. Зайцев пишет приказ об увольнении Бежина и прикалывает на Доску приказов. Бежин срывает листок, собирает собрание коллектива и голосованием
