перед ним возникла тень – предвестник глаза. Смутное пятно, слегка закрывающее то, что за ним, за пятном. А затем вспышка света, и вот ты уже внутри чужого мира. Ты как невесомая частичка. Но видишь все вокруг. Происходящее не всегда понятно, но со временем начинаешь разбираться. Первое время внимание постоянно уводят в сторону детали, необычности, но потом начинаешь уверенно держаться главного. А главным здесь была настоящесть происходящего вокруг. В своем мире Джереми чувствовал себя таким защищенным во всех отношениях, что порой казался себе персонажем компьютерной игры. Здесь же Смерть была реальностью. Он ее здесь уже наблюдал. Вот и сейчас, только заглянув в утро этого далекого мира, он тут же ощутил приступ непонятного страха… Хотя с чего бы?
По боковой, мало посещаемой дорожке старого сада крался кот. Крался по старым, покрытым тоненьким слоем ярко-зеленого мха растрескавшимся красным кирпичам, уложенным елочкой. Кота влекли беспечные и такие жирные голуби у скамейки, подчищающие остатки крупы и крошеного старушками печенья.
Птахи поменьше щебечут в кронах старых вязов и древних и давно почти переставших плодоносить яблонь. Первые пчелы совершают свой пробный полет, бабочки проводят разминку для еще не потертых жизнью цветастых крылышек. Прекрасное летнее утро намечается!
Кот уже почти занял позицию для финального и, несомненно, успешного броска, как вдруг чей-то громкий крик нарушил пасторальную картину. Там, в стороне, где старая кирпичная дорожка выходила на новую, выложенную разноцветной плиткой, и ведущую к главному корпусу, послышались торопливые семенящие шаги и крики. Голуби, хлопая крыльями. разлетелись.
Модест Иннокентьевич мирно прогуливался по подконтрольной ему территории с любимым в последнее время Гайдном в наушниках. Его длинные нервные кисти рук порой пробегались по воображаемым клавишам, а черные глаза на некрасивом, слегка асимметричном лице, которое сам Модест Иннокентьевич всегда считал благородным и ассирийским, то блаженно закатывались, то наоборот широко раскрывались. Но что-то сегодня старичок Гайдн не радовал. Ну никак не радовал Модеста Иннокентьевича старый добрый Гайдн! И на то по всем ощущениям имелись веские причины…
То ли вчерашняя статья про возмутительные действия и еще более возмутительнейшие планы люстрационной комиссии чем-то расстроила, то ли задержка финансирования со стороны одного из ключевых меценатов, то ли еще что-то, но настроение было у Модеста Иннокентьевича было совсем не безоблачное и не летнее, в полном противоречии с погодой и временем года.
Модест Иннокентьевич поравнялся с боковым, пожарным выходом, и внезапно остановился. И во время – капля свежего голубиного помета, белого как бабушкина деревенская сметана, упала как раз там, где он мог бы оказаться, если бы не Провидение. Но и это не слишком обрадовало.
