дочь, где она пропадала целый день и где, к примеру, обедала, вполне удовлетворялись красивенькой историей о прогулке к старой учительнице, а то и вовсе зоопарком. Мысль о том, что Веруся, эта розовощекая хрупкая девчонка со смешной выгоревшей челкой и пышным конским хвостом на затылке, эта недоросль с щенячьими угловатыми повадками и лукавыми близорукими глазами цвета недозрелого винограда, испытала свой первый любовный восторг, лежа в постели со своими подружками, убила бы их на месте.
Веруся, между тем, разглядывала квартиру. Квартира, как квартира, чистая, ухоженная, ни одной вещи, по которой можно было бы судить о хозяевах. Ни домашних тапочек в коридоре, ни ночной сорочки, ни оставленной на зеркале помады – ничего.
– А где все твои?
– На работе, – сказала Люся и перевела разговор на другую, как она считала более интересную для гостьи тему. – Как тебе Соня?
– Ой, знаешь, – у Веруси запылали щечки, а веснушки потемнели, что говорить о глазах! – Я не знаю, что со мной такое было… Я уже говорила тебе… А Соня эта, такая красивая, действует прямо как вино.
Люся удовлетворенно улыбнулась.
– Мы можем сходить к ней еще как-нибудь…
– Не знаю, что и сказать… Может второй раз и не получиться.
Люся пожала плечами и улыбнулась. Она некоторое время молчала, рассматривая пепел сигареты, не зная, как далека от нее сейчас и Веруся. Чердак, свечка, запах голубиного помета и сам голубь, испуганный, с черными глазами – булавочными головками, притихший, понимающий… И глаза Люси, выражающие ужас: «Я забыла, я забыла его дома… Как приготовила на полке, так он наверно там и остался… Я принесу, не выпускай его…» Веруся тогда расстроилась: «Говорила тебе, напоминала, и вообще, не понимаю, зачем тебе понадобилось чинить карандаши именно скальпелем…» Люся прибежала через двадцать минут, не давая себе отдышаться, взяла голубя в руки – головку в одну, туловище – в другую – и резко, как-то даже зло ударила себя птицей по колену. Кровь, теплая и почти черная при свете свечи, брызнула на белые ноги Веруси. «Мы его спасли, – вздыхая и оправдывая свои биологические опыты, произнесла она, заботливо вытирая люсины колени заранее приготовленной для этого тряпкой. – Со сломанной лапкой он бы достался на ужин Барсику. А так пригодится для науки.» Она еще раз вздохнула, разложила на доске для шинковки капусты разодранного голубя и взяв в руки скальпель, сделала глубокий надрез в том месте, где по ее представлению должно было находиться сердце. Люся, белая, как простыня, стояла рядом и молча наблюдала, как Веруся, погрузив пальцы в кровавое месиво, вырывает голубиное сердце.
«Ты все-таки ненормальная, Верка.» «Да нет же, – чуть не со слезами в голосе отвечала Веруся, держа на вымазанной кровью ладошке крохотное, еще горячее сердце. – Просто я так, наверно, никогда и не пойму, почему оно бьется.. Вот посмотри, обыкновенные мышцы, сосуды, ни тебе электричества, ни магнитных полей, я ничего
