Михаил Геннадьевич по плечу Сергея, – Место там теплое, перегонные аппараты стоят. Но не самогон, а нефть перегоняют, – «...Вот так вот будет правильно, – про себя думал главный папа. – Времени у пацана мало. На таком майдане, как Вирши, долго не живут. Вот и станет пацан рыпаться – списки эрмитажные быстрее искать, чтоб, значится, самому тему оседлать, а с нашего опасного паровоза соскочить. А мы ему аккуратно своего долгоносика в свиту зарядим. Надо будет подходящую кандидатуру подобрать. Вот так вот будет правильно...».
И ту в заведение вошла девушка. Походка, как перышко на ветру. Фигура оранжерейная. Глаза – карельские озера. До реформ на Руси такие девушки не водились. Такие девушки тогда в эмпайр билдингах икру ложками жрали, и сама Статуя Свободы им шестерила. Даже не поморщившись на труп, девушка глубоким гортанным голосом обратилась к главному папе. И тот сразу, хотя далеко не молод, из Михаила Геннадьевича превратился в Мишку Хазарова.
– Я что-то путаю, или ты сегодня идешь на мой концерт?
Северное сияние полыхало в глазах девушки. Знакомить девушку с Сергеем никто не рыпнулся. Не того фасона кадр. Да и ваще, хорошо, если месяц прокантуется на свете белом.
– Да-да, – свернув шею, чтобы спрятать нестандартное выражение от соратников, рывком поднялся с места главный папа. От него не ускользнуло, какими глазами облизал его подругу Шрам. «А может, другую карту из колоды следовало тянуть? Впрочем, нет, пустое, – вяло подумал папа, – все равно хлопцу больше месяца не протянуть. А вообще жаль. Нормальный пацан, правильный; и чего его на зоне потянуло из себя лоха корчить?» Докумекать мысль главному папе не дал вопрос Толстого Толяна:
– А со жмуриком что делать?
– Кажись, его погоняло – Ртуть. Ртуть, если учебник не лажает, тяжелее воды. Посему прячьте концы в воду. Аминь.
Глава 2
Я родился и вырос в Ростове
Под опекой дворовой шпаны.
Был кастет мой всегда наготове
И махоркой набиты штаны.
Городок Вирши и Питер разделяло сто километров железной дороги – два с половиной часа в битком набитой отстойными люмпенами электричке. Городок лежал на берегу реки и вонял, как выброшенная на берег и откинувшая ласты рыба. Вонь была особенная, оседающая в горле жирным приторным налетом. Сначала, когда только вышел из электрички, Шрам крутил носом. После пообвык. Городок вонял перерабатываемой нефтью, то есть вонял деньгами. А еще говорят, что бабки не пахнут.
Городок почти спал. За пешую прогулку от вокзала Сергею встретились: на рогах хиляющий до хаты пролетарий с расквашенной мордой; стая устремленно рулящих куда-то еще по летнему легко разодетых девиц шлюшного норова, не иначе, как на танцульки; и два гопника с шакальим блеском в глахах. Обтявкав взглядами Шрама, гопники предпочли пройти мимо без проволочек, и свернули в темный переулок. Авось там попадется кто-то побезобидней.
А
