стоит, голубчик! – стала убеждать она. – Будь добр, расскажи! Ты ведь сам говорил: нет тебя добрее…
– Ну, разве что… – пришлось согласиться мне с явной неохотой. – Обидеть меня можно только в одном случае… – я сделал многозначительную паузу и продолжил, чуть ли не шепотом: – Это когда женщина будет со мной заниматься любовью и не подарит при этом, и ни до, и ни после, ни одного поцелуя…
Она возмущенно отпрянула от меня и, шумно выдохнув, громко протянула:
– Какое хамье! Ка-акое ха-амье! М-м-м!
Мне оставалось только закивать головой и утвердительно поддакнуть:
– Да, да! Как ни прискорбно, но, увы! Встречаются в этом прекрасном и любвеобильном мире и такие вот женщины, в которых живет только инстинкт самки, и нет у них даже малейшей тяги к чему-нибудь светлому и прекрасному.
– Боже ж ты мой боже! – она повернулась ко мне, глядя расширенными от очумения глазами. А мне уже было все равно. Самодовольно поправив воротничок моей рубашки, я радостно улыбнулся и гордо произнес, соглашаясь:
– Да! Есть во мне что-то божественное! Вот и вчера тоже какая-то бабулька в метро так ко мне и обратилась: «Господи! – Говорит. – Куда ж ты прешься?»
– Как, как обратилась? – в ее глазах появились веселые искорки, а уголки губ дернулись вверх от сдерживаемой улыбки. Я снова напыщенно повторил бабкино ко мне обращение.
И случилось чудо: девушка засмеялась. Звонко, радостно, с каким-то внутренним облегчением. Не обращая внимания ни на меня, ни на оборачивающихся на нас и вновь улыбающихся пассажиров, ни на подошедшего полтавчанина, который как-то робко топтался возле нас в проходе, словно не решаясь прервать этот завораживающий женский смех своим неуместным возвращением. Я взглянул на него снизу вверх, с сомнением почесал себя по скуле и пожал в недоумении плечами. В ответ председатель поднял восхищенно брови, многозначительно вытянул губы бантиком и незаметно показал большой палец. Это придало мне еще большей уверенности: все-таки есть болельщики и у моей команды.
Наконец-то девушка заметила своего соседа и, прекратив смех, но, продолжая улыбаться, стала вставать. Я уже заранее предвкушал возможность снова оценить ее прелестную фигурку и даже приготовился неким причмокиванием выразить свое по этому поводу восхищение, но произошло неожиданное. Она, вместо того, чтобы пропустить полтавчанина, бесцеремонно пересела на его место, к окну. Тот вроде даже как опешил:
– Но там мое место!
– Воспитанные люди, – красавица согнала со своего лица улыбку и смотрела как надсмотрщица в колонии для малолетних, – всегда готовы уступить место девушке. Разве не так?
– Да, конечно… Но… – растерялся председатель. – Над этим сиденьем не горит лампочка, и мне будет плохо читать журнал.
– Нет проблем! – я успел встрять в разговор. – Если вас, уважаемый, устроит, можете сесть на мое место. Смотрите, какое здесь чудесное освещение, – и несколько раз щелкнул выключателем над моей головой. – А я для доброго дела готов
