И оскал этой массы уцелевшим индивидам очень не нравится.
Положение интеллигенции в это время очень жалко. Мне, конечно, возразят: «А почему же? Надо вывести героя-интеллигента, который героически всему этому противостоит». Но обратите внимание: в литературе 20-х годов совершенно нет положительного образа интеллигента. Так, в 1930-м появляется ненадолго Скутаревский у Леонова, не очень достоверный, не очень симпатичный, прямо скажем. Нету героя, в котором можно было бы увидеть простое человеческое содержание.
Дело в том, что эпоха уцелела в ее пошлости, в ее мерзостях. Поэтому все с таким наслаждением накидываются на Зощенко – тоже один из важных смысловых источников Ильфа и Петрова. Все читают Зощенко с наслаждением. И, кстати говоря, именно зощенковским сказом в последней главе «Двенадцати стульев» – «Сокровища» – сторож рассказывает историю: «Тут, милый человек, посыпались-то все эти висюльки и стекляшки из стула…» Это зощенковский сказ. Он полон именно дореволюционного штампа. И именно поэтому все с таким наслаждением читают про пошляков, которых живописует Зощенко, и умиляются этим пошлякам. Потому что обыватель – это последнее живое, что осталось, это последний таракан.
Бендер в некотором смысле – это последний привет из русского Серебряного века. Вот что с ним стало. Бендер – это, вообще говоря, классический персонаж Серебряного века. Это женолюб и любимец женщин. Это бродяга. Это авантюрист. Он разговаривает цитатами из «Нивы», из «Чтеца-декламатора». Это гимназист из числа тех же, откуда происходил, как вы помните, и Сереженька Кастраки, которому купили часы в день сдачи экзамена на аттестат зрелости («половой» – нацарапали рядом с гравировкой Сереженькины друзья). Он из тех же самых гимназистов, из которых происходили дореволюционные одесские гимназисты Ильф и Петров, с их шестилетней, но тем не менее почти не замечавшейся ими разницы.
Вот в этом-то и заключается главная трагедия. Нами оставляются от старого мира только папиросы «Ира». Нами оставляется от старого мира только вор, жулик, в известном смысле пошляк – а Бендер, конечно, пошляк. Но на фоне нелюдей 20-х годов он так мил, так человечен, в него влюбляется Грицацуева, ему несут свои жалкие приношения и свои восторги граждане из «Союза меча и орала», в него влюбляется зицпредседатель Фунт и пикейные жилеты, более того, когда несчастному Воробьянинову все время снятся советские сны, «все тот же сон, все тот же сон», Бендер навевает ему «сон золотой» о заседании Государственной Думы. Потому что Бендер – это медиатор между ними и страшным миром, который их обступил. Бендер ведь, в сущности, тоже из «бывших», но он из тех «бывших», которые наиболее жизнеспособны.
И отсюда вторая, еще более важная миссия этого героя, миссия, надо сказать, довольно страшненькая, ведь Бендер на самом деле – это не просто посредник между миром «бывших» и миром «новых», Бендер – это вполне еще сильный волк, который готов оказывать мелкие услуги «бывшим», создавать им иллюзию,
