Все это он, но своего имени у него нет, только это слово, это прозвище – его прозвище – старость.
И это ты сам…
У подножья холма его встретил Дварф:
– Привет, Урс! – издалека крикнул он и радостно замахал рукой.
– Привет, – Урс добежал до соседа и остановившись, стал покачивать головой из стороны в сторону, хрустя шейными позвонками, разминая бугры мышц.
– А где дрова? – спросил Дварф, обшарив взглядом мускулистую фигуру Урса и внимательно оглядев собаку.
– Какие дрова? У дома, конечно.
– А ты из леса ничего не принес?
– Нет. А что я должен был принести?
– Дрова. Мне Кречет сказал… У дома, говоришь? А! Слушай, Урс, давай я тебе их поколю.
– Так я их еще неделю назад все расколол.
– Да? – Дварф явно расстроился. – А больше нет?
– Больше нет. Куда мне больше? На зиму хватит.
– А я поколоть хотел. Люблю колоть! Ты любишь колоть, Урс?
– Да, – Урс кивнул. – Ну, ладно, сосед. Некогда мне. – Он хлопнул Дварфа по плечу и побежал вверх по склону, к избам, к колодцу с холодной водой.
Дварф проводил его взглядом, затем обернулся на лес, откуда выбежал Урс, о чем-то задумался, глядя на деревья. Потом улыбнулся по-детски и стал неторопливо подниматься к деревне, волоча за собой топор, словно плуг.
Вигор проснулся оттого, что кто-то плескался у колодца, громко фыркая и отдуваясь. «Урс», – определил Вигор и перевернулся на бок, поглубже зарывшись в подушку.
Он еще долго лежал под одеялом в некоем полусонном оцепенении, слушая звяканье цепи, стук душки ведра, плеск воды и звучное фырканье соседа под окнами. Потом Урс ушел, и воцарилась тишина. Только просительно и негромко мычала корова у Би на подворье, да время от времени хрипло кукарекал петух.
Вигор вроде бы не спал, но проснуться окончательно все никак не мог. Под одеялом было тепло, уютно. Даже суставы почти не болели. И отсутствующая рука, убаюканная постельным теплом, перестала зудеть. Вигор знал, что стоит только ему подняться, опустить ноги на пол, как тотчас маленькие буравчики вгрызутся в плечо, в локоть, и вернется привычная боль, незлобивая, какая-то мягкая, домашняя, грызущая скорее для порядка, чтоб не забыли о ней, чтобы берегли, кутали в тепло, нежили…
Вигор решительно откинул одеяло правой рукой – левой не было, только короткая культя торчала багровым обрубком из плеча, – и закряхтев от предчувствия боли, опустил босые ноги на пол. Опершись на спинку кровати, он поднялся, замер на какое-то время, медленно раскачиваясь и приходя в себя, хлопая слепыми спросонья глазами, двигая седыми зарослями бровей, морщиня лоб. Странная фигура – худой до болезненности, однорукий, восково-бледный. Массивный лысый череп на тонкой соломинке шеи, оттопыренные уши, мочки которых, отягощенные
