на русский престол Владислава – он сам хотел стать царем.
Жолкевский пытался доказать, что это большая ошибка, но его не слушали. В конце концов гетман получил приказ возвращаться на родину с трофеями (в числе которых были пленные Шуйские), а командование передать полковнику Гонсевскому.
Недавно назначенный начальник Стрелецкого приказа хорошо знал Москву, где долгое время был сначала посланником, потом, после гибели Лжедмитрия I, почетным пленником. Полковник говорил по-русски, превосходно разбирался в московских тонкостях, но это был человек жесткий и властный. Он совершенно не считался с Боярской думой, расставил на ключевые посты послушных людей, а если кто-то из вельмож выражал недовольство, такого без церемоний сажали под арест.
С отъездом Жолкевского польское управление превратилось в настоящую диктатуру. Первым помощником Гонсевского, главой Казенного приказа, стал безродный дьяк Федор Андронов, из бывших торговцев. Это оскорбило бояр больше всего.
Расквартированные по частным домам жолнеры и наемники вели себя по-хозяйски, притесняя и обижая горожан. Вокруг Москвы разъезжали конные отряды, реквизируя всё, что им хотелось.
Поляки вели себя не как слуги русского царя Владислава, а как иноземные захватчики, каковыми они и являлись.
Станислав Жолкевский. Неизв. художник
Гибель Лжедмитрия II
При этом размер оккупационного корпуса оставался невеликим: четыре с половиной тысячи поляков и некоторое количество наемных солдат, перешедших из армии царя Василия. Этого худо-бедно хватало для контроля над столицей, но не над всей страной.
А страна была неспокойна.
С этого момента единственным знаменем, способным объединить самые разные группы населения, становится религия, защита православия. Русские люди держались за веру так истово, потому что у них ничего больше не осталось. Государство развалилось, царь в плену, последняя твердыня Смоленск вот-вот падет. Всё, что можно было потерять, – потеряно, всё, что можно отобрать, – отобрано. Но веру, субстанцию нематериальную, отобрать нельзя, вот за нее и держались.
В указе, который Семибоярщина разослала по провинциям, объявлялось, что царь Владислав примет русскую веру, но подтверждений этому не последовало. А в Калуге сидел свой православный царь, уж какой ни есть. И акции Тушинского Вора вновь пошли вверх – не по его заслуге, а от безысходности. Раньше патриоты антипольской направленности делились на сторонников царя Василия и сторонников царя Дмитрия, теперь остался только второй.
Волновались Владимир и Суздаль, Тверь и Ростов Великий. В лагерь к самозванцу тянулись люди из глубинки, и Лжедмитрий опять становился грозной силой. Появился в калужском стане и деятельный предводитель – вернулся Иван Заруцкий, какое-то время послуживший королю и понявший, что у поляков ему дороги не будет.
Конец ознакомительного фрагмента.
