Я ставил диктофон на журнальный столик перед ним, и мы разговаривали. Но в этот раз я забыл диктофон. Как мы с Гусевым его уговаривали! И как ловко он уходил от разговора о подписи! Ах, как жаль, что не было диктофона! И все-таки мы его уломали – подписал, и сам выдохнул, засмеялся – гора с плеч!
Гусев не знал, что наши корректоры уже сверили мой вариант романа с отредактированным Ольгой Александровной, что уже подготовлена к выпуску первая часть романа, и заключен договор с типографией на печать. Делали мы это тайком от Леонова, хотели подарить к юбилею обе книги. Все три части у нас уместились в двух книгах. Мы не торопились сильно, боялись, что книги выйдут раньше юбилея и попадут к Леониду Максимовичу. Сюрприз не получится. До последнего дня Леонид Максимович не знал, что мы печатаем книги.
Журнал набирал первую часть, а Леонов продолжал над ней работать: вставлял, сокращал, и не подписывал в печать, из-за этого выход номера задержался на два месяца.
Леонид Максимович получил номер, порадовался: держит в руках результат труда половины своей жизни. Но к радости примешалась досада: Ольга Овчаренко в предисловии поставила «Пирамиду» в один ряд с «Божественной комедией» Данте, «Фаустом» Гете. Я сам в разговорах с друзьями постоянно ставил роман в этот ряд и предрекал ему вечную жизнь.
– Зачем, ну зачем она это написала, – говорил Леонов. – Это нескромно!
– Леонид Максимович, так это же не вы написали. Она имеет право на свое мнение. Как считает, так и написала, – оправдывал я Овчаренко. – Ничего нет нескромного. Это ее мнение.
– Нет, нет, вы не понимаете. Это же предисловие. Читатель еще не прочитал, а ему – Данте, Гете. Не надо этого делать. Смотрите, в книге не сделайте такого. Обязательно вычеркните.
Я кивал, делал вид, что соглашаюсь, мол, вычеркну, а сам понимал, что ничего сделать не смогу, книга напечатана. Ой, что будет, когда он увидит ее!
Но это мелочь по сравнению с тем, что произошло у нас. Когда мы отдавали художнику рукопись на оформление, я сказал ему, что жанр будет уточнен Леоновым позже, будет стоять под названием не просто роман, а что-то более сложное, например, как у Солженицына «Повествование в отмеренных сроках». Я не знал, что художник сделал пометку «Повествование в отмеренных сроках», а потом забыл о нашем разговоре и вывел на титульном листе эти слова. У меня нет времени проверять каждое слово в наших книгах, и с таким обозначением жанра роман ушел в печать. Наш зав. производством был в Екатеринбурге в типографии по другим делам, и там ему заодно дали на подпись отпечатанные чистые листы книги Леонова. Хорошо, что он, прежде чем подписать, позвонил мне, и хорошо, что я не сказал ему, как обычно, – подписывай! – а попросил прочитать титульный лист и оборот титула. Он начал читать:
– Пирамида. Повествование в отмеренных сроках…
– Как! – заорал я. – Откуда взялось «повествование», – надо «Роман-наваждение в трех частях».
– Не знаю…
– Срочно
