начала царствования, оставив четверых малолетних сыновей под регентством своей вдовы. По завещанию он отдавал в «удел» своим младшим сыновьям французские провинции Артуа, Анжу, Мэн, Пуату и Овернь. Опасный прецедент! Зачем же было бороться за единство королевства против крупных вассалов, если вслед за тем опять вернуться к феодальным уделам принцев крови? Но Людовик VIII, вероятно, считал, что принц, лишенный всех прав, будет для короля завистливым соперником и что престиж королевской семьи пострадает, если принцы будут обездолены.
2. Несмотря на такую неосторожную щедрость, сразу после смерти Людовика VIII один из Капетингов младшей ветви, Пьер Моклерк, герцог Бретонский, создал коалицию против регентши. Бароны, некогда укрощенные сильными королями, видя перед собой всего лишь нелюбимую народом иностранку и малолетнего ребенка, ввергли Францию в период волнений, длившийся пять лет. Они требовали, чтобы было возвращено право избрания короля. Говоря другими словами, они хотели вернуть монархию национальную к монархии феодальной. Поначалу Бланка ощущала себя столь беспомощной, что не осмеливалась перевезти короля-ребенка из Монлери в столицу, опасаясь, как бы «парижане не явились за королем с оружием в руках». Однако она сумела спасти трон для сына и воспитала его в соответствии со своим идеалом короля-рыцаря. Бланка была безгранично преданной и до безумия ревнивой матерью. Когда король женился на Маргарите Прованской, королева-мать до такой степени вмешивалась в супружескую жизнь этой четы, что Людовик IX и его молодая жена – а их комнаты находились одна под другой – вынуждены были, чтобы избежать бдительности Бланки, встречаться на лестнице, что не помешало им иметь одиннадцать детей. И все же король любил свою тираническую мать. Он сохранял к ней уважение до самой ее смерти и «установил по ней глубокий траур».
Скульптурное изображение Людовика IX Святого на тимпане собора Нотр-Дам в Париже. Около 1250
3. Людовик IX (позднее канонизированный и ставший Людовиком Святым) унаследовал от своих родителей глубокую набожность и сильный характер. Он отнюдь не был святошей. Прекрасный рыцарь с постоянной улыбкой на устах, он любил шутить с домашними, которых усаживал в изножье своей кровати. Несмотря на свое набожное смирение, Людовик, не задумываясь, одевался по-королевски – в алый сюрко, отороченный горностаем. Он пояснял: «Нужно одеваться так, чтобы резонеры не говорили, что это слишком пышно, а современная молодежь не говорила, что это недостаточно пышно». По утрам король присутствовал на мессе, а после дневного отдыха – на заупокойных службах. Он спрашивал своего друга-сенешаля Жуанвиля: «Согласились бы вы быть скорее прокаженным, чем свершить смертный грех?» – и делал внушение, если Жуанвиль предпочитал грех. Каждый год в Страстной четверг Людовик обмывал ноги бедным. «Сир, – сказал ему честный Жуанвиль, – я никогда не буду мыть ноги этим вилланам». – «Правда? – спросил король. – Это очень плохо». И он попросил его изменить свои привычки. Своему сыну он советовал
