style="font-size:15px;"> Допрашиваемый опустил голову, потер лицо ладонями. Перед его глазами снова возникла картина: конвульсивно дергающийся в баке скелет с головой Кривошеина, свои руки, вцепившиеся в край бака… теплая, ласковая жидкость касается их и – удар!
– Сам не знаю, я или не я… – пробормотал он севшим голосом. – Не могу понять… – Он поднял глаза. – Послушайте, мне надо вернуться в лабораторию!
Матвей Аполлонович едва не подпрыгнул: такой быстрой победы он не ожидал.
– Что ж, и так бывает, – сочувственно покивал он. – В состоянии исступления от нанесенного оскорбления достоинству или превышение предела необходимой обороны… Сходим и в лабораторию, на месте объясните: как там у вас с ним вышло. – Он придвинул к себе лежавшую на краю стола «шапку Мономаха», спросил небрежно: – Этим вы, что ли, по боку его двинули? Увесистая штука.
– Ну, хватит! – резко и как-то даже надменно произнес допрашиваемый и распрямился. – Не вижу смысла продолжать беседу: вы мне шьете «мокрое» дело… Между прочим, эта «увесистая штука» стоит пять тысяч рублей, вы с ней поосторожней.
– Значит, не желаете рассказывать?
– Нет.
– Понятно. – Следователь нажал кнопку. – Придется вас задержать до выяснения.
В дверях появился долговязый, худой милиционер с длинным лицом и вислым носом – про таких на Украине говорят: «Довгый, аж гнеться».
– Гаевой? – Следователь посмотрел на него с сомнением. – Что, из сопровождающих больше никого нет?
– Так что все в разгоне, товарищ капитан, – ответил тот. – На пляжах многие, следят за порядком.
– Машина есть?
– «Газик».
– Отправьте задержанного в подследственное отделение… Напрасно отказываетесь помочь нам и себе, гражданин. Омрачаете свою участь.
Лаборант в дверях обернулся:
– А вы напрасно считаете, что Кривошеин мертв.
«Из тех пижонов, для которых главное – красиво уйти. И чтоб последнее слово осталось за ним, – усмехнулся вслед ему Онисимов. – Видели мы и таких. Ничего, посидит – одумается».
Матвей Аполлонович закурил, поиграл пальцами по стеклу стола. Поначалу улики (липовые документы, сведения экспертов, обстоятельства происшествия) настроили его на мысль, что «лаборант» если не прямой убийца, то активный виновник гибели Кривошеина. Но в разговоре впечатление изменилось. И дело было не в том, что говорил допрашиваемый, а как он говорил. Не чувствовалось в его поведении тонкой продуманности, игры – той смертной игры, которая выдает злостного преступника раньше улик.
«Похоже, что дело тянет на непредумышленное убийство. Сам говорит: „Не знаю: я или не я…“ Но – скелет, скелет! Как это получилось? Да получилось ли? Может, устроено? И еще: попытка выдать себя за Кривошеина с „теоретическим“ обоснованием… Что это: симуляция? А что, если это отсутствие игры – просто очень тонкая игра? Да откуда ему
