нас, кушайте же на здоровье и в удовольствие!» Потом Аджиб сказал своему отцу: «Садись поешь с нами, может быть Аллах соединит нас, с кем мы хотим»; и Бедр-ад-дин Хасан спросил: «О дитя мое, несмотря на твой юный возраст, ты испытал разлуку с любимыми?» «Да, дядюшка, – ответил Аджиб, – мое сердце сгорело от разлуки с любимым: это мой отец, и мы с моим дедом выехали и ищем его по разным странам. Горе мне! Когда мы соединимся?»
И он горько заплакал, и его отец заплакал из-за разлуки с ним, и ему вспомнилась разлука с любимыми и отдаленность от матери, и евнух тоже опечалился из-за него.
И они все поели и насытились, а после этого они вышли из лавки Бедр-ад-дина Хасана, и тот почувствовал, что душа его рассталась с телом и ушла с ними, и не мог вытерпеть без них одного мгновения.
И он запер лавку и пошел за ними следом, не зная, что это его сын, и ускорил шаг, чтобы догнать их прежде, чем они выйдут из больших ворот; и евнух обернулся к нему и спросил: «Что тебе?» И Бедр-ад-дин Хасан сказал им: «Когда вы от меня ушли, я почувствовал, что душа моя отправилась с вами. А у меня дело в городе, за воротами, и мне захотелось проводить вас, чтобы сделать это дело и вернуться».
И тут евнух рассердился и сказал Аджибу: «Этого я и боялся! Мы съели кусочек, который был злосчастным и считается для нас благодеянием, и повар теперь следует за нами с места на место».
И Аджиб повернулся и, увидев за собой повара, пришел в гнев и сказал евнуху: «Пусть его идет по дороге мусульман, а когда мы выйдем к палаткам и увидим, что он за нами следует, мы отгоним его».
И он опустил голову и пошел, и евнух сзади него; и Бедр-ад-дин Хасан следовал за ними до площади Камешков. И они приблизились к шатрам и обернулись и увидели Хасана позади себя, тогда Аджиб рассердился и испугался, что евнух все расскажет его деду.
И он исполнился гнева и огорчился тем, что про него скажут: «Он заходил в харчевню, и повар шел за ним», – и обернулся и увидел, что глаза Хасана смотрят в его глаза, – и он стал как бы телом без души.
И Аджиб подумал, что его глаз – глаз недруга, или что он сын разврата, и, еще больше рассердившись, взял камень и ударил им своего отца, и Бедр-ад-дин Хасан упал без чувств, и кровь потекла по его лицу.
И Аджиб с евнухом пошли к палаткам, а Бедр-ад-дин Хасан, придя в себя, вытер кровь и, оторвав кусок своей чалмы, завязал себе голову и стал упрекать себя и сказал: «Я обидел мальчика! Я запер лавку и пошел за ним, и он решил, что я недруг». И он затосковал по своей матери, которая находилась в Басре, и заплакал о ней и произнес:
«Прося справедливости, судьбу ты обидел бы:
Ее не кори – не так ее сотворили.
Бери что придется ты и горе кинь в сторону,
И смуты и радости всегда в жизни будут».
После этого Бедр-ад-дин продолжал продавать кушанья, а везирь, его дядя, пробыл в Дамаске три дня, а потом уехал и направился в Химс, и вступил туда, – и по дороге, где бы он ни останавливался, он все искал.
И он продолжал ехать,
