Никитенко так и вспыхнули вдохновением:
– Помилуйте, да во всё, решительно и несомненно во всё! У нас воровство, неправосудие дикое, дикий обман! Мы бороться должны, бороться ежедневно, ежечасно, ежеминутно! В противном случае всей нашей мерзости не наступит конца!
Такого рода призывы он тоже слышал давно, не иначе, как целую жизнь, и с призывами был согласен вполне, даже казалось ему, что его-то можно бы было не призывать.
Он согласно кивнул и пожаловался, придавая чистосердечие ровному блеклому голосу:
– Да, в этом вы правы. Кругом безобразие. Нехорошо-с. Федор пьет, того гляди оставит без шубы.
Никитенко попался, возражая ему с озабоченным видом:
– Постойте, вы же себя приучаете к холоду, и без того без шубы всегда.
Ага, он про себя усмехнулся злорадно и к чистосердечию подпустил ещё и слезы:
– А все-таки жаль. Шуба-то не пустяк. Из Якутска на себе притащил. Золотистая, теплая белка. Рублей на шестьсот.
Наконец всполошившись, Никитенко с досадой, с гневным упреком его перебил, размахивая рукой, точно ударить хотел:
– Что ваша шуба! Неужто вам ничего иного не жаль? У всех на глазах обворовывают Россию! Всякое должностное лицо без зазрения совести набивает потуже карман! Без взятки не сделать пустейшего дела! Законами помыкают, как вздумают! Вот куда необходимо направить усилия! Вот против каких безобразий бороться словом и делом! А вы заладили: шуба, белка, Якутск
Озорство оживило его. Ощутив наконец, что снова живет, он поддакнул тоном совершенной наивности:
– Ну, словом-то я, пожалуй, не прочь, да только едва ли воры поймут, они понимают только меры решительные, каторгу или что там ещё… В этом вы, разумеется, правы. У вас голова… Однако, позвольте сказать… я в некотором роде не полицейский, в каторгу никого не могу… Так вот изъясните, как же действовать делом-с?
Поскользнувшись, взмахнув суматошно руками, Никитенко поморщился, придерживая картуз:
– Вы шутите всё, хоть умри! “Шутить! И век шутить! Как вас на это станет!”
Он с удовольствием подхватил, от души веселясь:
–“Ах боже мой! Неужли я из тех, которым цель всей жизни – смех?”
Нахлобучив поглубже картуз, не глядя под ноги, Никитенко упрямо твердил:
– Иван Александрович, дорогой, умоляю, перестаньте паясничать, отдайте себя на борьбу с пороками нашего времени, а дело найдется всегда, если дела хотеть!
Подумав, что свалится, не поддержать ли его, он поддакнул угодливо, заметно сгорбившись на ходу, точно оправдывался перед высоким начальством:
– Пороки-то вечные, жаль, а я бы и рад, по вашим стопам-с! Вразумите, молю!
Никитенко вдруг поймал его под руку и потащил за собой:
– Это всё отговорки, всё вздор! Пользуйтесь всяким предлогом для дела, не вас вразумлять.
