м.
– Потоп, всемирный потоп, – соглашается Николас.
– Никто не знает, – говорит профессор, – никто, всё в руках Божьих, но пока отовсюду плохие известия.
И оба молчат. Пальцы профессора выстукивают суетливую дробь.
– Что же с ним случилось? – спрашивает он.
– Нам не дали встретиться, – отвечает Николас, – он на запретной территории, пришлось вернуться ни с чем.
– И ничего нельзя было предпринять? – спрашивает профессор, опасаясь, что в интонации или во взгляде появится укоризна, – голубчик, ведь посылая вас в Браззавиль, я надеялся, что вы проявите максимум предприимчивости.
– Я пытался, – сокрушается Николас, приложив руку к груди, – но всё впустую, правда, добился встречи с проводником. Отвести меня туда, на эту территорию, он отказался. Пройдоха, и чего-то панически боялся – вот что было заметно. Я ушёл ни с чем.
– Господи, – восклицает профессор Дайон, – на суд Твой и милость Твою прегрешения наши. Наверное, я был прав в своих опасениях…
Отсюда, с высоты предпоследнего этажа университетского кампуса видна прерывистая плотность дождя и полновесная неприступность туч. И они, старик и юноша, уравненные назревающим изменением, встают, подходят к окну и видят, как по улице, раздробленной чернеющими боками зданий, вскипает тугой поток, заливающий припаркованные автомобили. Как спасаются бегством люди. Как сквозь небеса прорастает жирный ствол молнии с пульсирующими ветвями. И слышат, как потом, спустя надменное ожидание, раздаётся оглушительный, разрывающий мозг и вены треск грома – реквием прошлому, симфония вечности.
Бас лектора витал, вибрируя где-то под потолком.
– Господа, всё гениальное просто, но вовсе не легковесно! Желаете опровергнуть?
Лес рук в аудитории. Студенты обожали доктора Риколли, как вообще ученики любимого учителя. Или верующие – любящего пастыря.
Томас Риколли взял от природы сполна, но вряд ли в той же мере осознавал себя. Атлет с внешностью римского легионера – любому лестно, но не ему. На тридцать втором году жизни Томас, уже доктор наук, преподавал социологию в университете и ощущал себя константой на числовой оси. Что бы ни происходило – слева от него со знаком минус или справа со знаком плюс – он оставался находчивым в отношениях и вдохновенным в работе. Фундаментальная онтология даже в Оксфорде отпугивает студентов, как хлюст престарелых девственниц. Её выбирают фанатики, готовые ради науки, если не оскопиться, то принять обет безбрачия. Класс доктора Риколли к изумлению коллег быстро разросся и переместился в просторное помещение. Томас не вещал, как это практиковали его маститые сослуживцы. Он вопрошал, побуждая откликаться, добиваясь созвучия с учениками.
– Тогда вопрос, – продолжил доктор Риколли, заговорщически подмигнув залу, – что есть онтология? Да, Николас.
Николас, вместилище энциклопедической памяти, взвился, как прилежный школяр, словно ему одному предназначался вопрос:
– Непредметная системность бытия – истинное условие возможности сущего.
– В самом деле? Ну и что сие означает, мистер умник? – подзадорил его доктор Риколли.
Николас слегка смешался, но неожиданно в аудиторию вошёл профессор Дайон. Постный старик, декан факультета социологии и антропологии. Студенты поскучнели. Все, кроме Николаса – он был надеждой и гордостью декана.
– Всего на минутку, – извинился профессор Дайон с сожалеющим жестом.
Томас, сокрушённо разведя руки, последовал за ним.
– Доктор Риколли, мои поздравления, грант утверждён.
Томас вернулся в аудиторию, и его взгляд остановился на Николасе.
Три года назад мир, а с ним и доктор Риколли, узнали о существовании «Врат». Томаса будоражили потуги специалистов изучить феномен. Врата являли собой непостижимый разлом между отвесных скал, весь зачехлённый туманом. Исследователи входили в мучнистую призрачность и выходили. Выходили не все. Те, кому повезло вернуться, рассказывали с неохотой – туман, отказы навигационных систем и путаный путь обратно. Вот и вся прибыль. Вскоре власти, чтобы избежать дальнейших потерь, объявили Врата с окрестностями запретной зоной. Врата себя никак не проявляли, и со временем интерес к ним иссяк. Но не у доктора Риколли – заручившись поддержкой профессора Дайона, он принялся хлопотать о гранте. В ожидании решения изучал язык суфилов – племени «Хранителей Врат», как они себя называли. Они же озвучили Легенду и вместе с нею представляли сильнейший научный интерес, возбуждая у доктора Риколли профессиональный зуд. Суфилы не поклонялись ни вездесущему
