от царя; крымский царь за нас пойдет, – мы будем слыть его подданными; а податей никаких не будем платить».
Противники московского владычества толковали народу: Вот, как возьмут вас царь и Москва в руки, тогда и кабаки введут, горилки курить и меду варить нельзя будет делать всякому и в сапогах черных прикажут ходить, и суконных кафтанов носить не вольно будет; попов своих нашлют, митрополита в Киеве своего поставят, а нашего в Московщину возьмут, да и весь народ туда же погонят, а останется тысяч десять козаков, да и те на Запорожье, а те, что в городах будут, те службу станут держать под капитанами».
Распустив по сотням вести, миргородский полковник надеялся, что народ этим слухом достаточно настроен, и приказал собраться в Миргороде на полковую раду всем сотникам и атаманам своего полка, и выборным из каждого города и местечка по пяти человек.
Полковник стал им читать пункты, где были изложены показанные выше предположения о переменах. Чтоб раздражить еще более народные интересы, полковник читал им, между прочим, что государь приказывает сбирать со всех хозяев десятину.
– Хотите поддаться крымскому хану или ляхам? – сказал он после этого.
Но козаки – говорит один из простого народа, там бывшего, – сейчас догадались, что эти пункты не правые, и сказали: «а мы что сделаем без черни?» Тогда полковник роздал каждому сотнику и атаману экземпляр возбудительного писания, велел собрать рады и прочитать простому народу. Везде по селам чтение это произвело совсем другое впечатление, нежели какого ожидали; козаки говорили: «мы хотим служить великому государю и за ним жить, а ни к крымскому хану, ни к ляхам не пойдем, – мы государские. Куда нам великий государь укажет, туда все пойдем». Такие ответы последовали изо всех сотен. Некоторые сотники и атаманы оповещали простым козакам, что гетман приказывал им наготовить свинец и пульки: в поход за Днепр пойдут. – «Мы за Днепр не пойдем по приказу гетмана, а послушаем и пойдем, когда царский указ будет!»
Услыша о неблагоприятном для его целей настроении народного духа, миргородский-полковник собрал снова раду, отдавал свое полковничество и положил булаву. Сотники, атаманы и есаулы начали его уговаривать, чтоб он оставался, и полковник, как будто нехотя, уступая воле народной, взял опять свой знак. Но этот обычный козацкий маневр вовсе не так подействовал на чернь, как на чиновных лиц; стоя кругом полковника, чернь крепко бранила его, а полковник слушал и притворялся, что не слышит, но видел ясно, что народ его ненавидит. Присылкою бояр и уничтожением козацкого правления трудно было тогда испугать народ. «Мы, – говорил московскому послу любенский войт Котляр, – рады будем, когда придут к нам воеводы с ратными людьми; а гетмана мы все недолюбливаем; и мы, и мещанство, и чернь – заодно; вот будет ярмарка об Николине дне, и мы станем советовать с своею братисю, чтоб нам послать к государю бить челом о воеводах, – чтобы у нас были царского величества
