в революции. Эти пули – уникальная форма признания. Ты кто-то важный, раз в тебя стреляет государство. С тобою в первый раз считаются. В стальном огне было нечто комплиментарное и это вызывало взвинченный энтузиазм у тех, кто впервые чувствовал себя игроком, а не пешкой на доске. Люди выходят на баррикады в поисках той собственной значимости, в которой система им отказывала.
Реальный социализм, при всех его заслугах, часто обращался с ними как с заменимыми винтиками большого паровоза, летящего в будущее, а реальный капитализм, которого они успели наесться в первые же два постсоветских года, обращался с ними как с мелкой медной мелочью, которой можно пренебречь при размене серьезных сумм.
Революция это когда ваш выбор начинает чего-то стоить, а вы сами начинаете что-то значить. Именно революция требует от нас выбрать свою главную идентичность: Класс? Вера? Гражданство? Нация? Язык? Выбрать одно из многих в ущерб всему остальному. Так простая принадлежность превращается в рискованный шаг, требующий чрезвычайных поступков.
Самый частый аргумент против революции – неизбежность жертв. Все меряют революцию жертвами и никто их не хочет. Обсуждают, при ком их было бы меньше всего? Психологически это понятно, но политически это ничего не дает. Чья это оптика, к которой столь многие и столь часто присоединяются? Это взгляд женщины, оставшейся дома. Чем меньше будет жертв, тем больше вероятность, что её мужчины, муж и сын, вернутся домой. Кто обязывает нас смотреть на революцию исключительно такими, заплаканными и женскими глазами? Есть ведь и другие персонажи, с которыми можно совпасть в идентичности – уличный боец, который переживает решающий момент своей жизни или присягнувший прежнему порядку офицер, который до конца хочет сохранить верность своей присяге.
Настоящая революция, со всем её насилием, это момент рождения новой политической нации. Момент, на который потом все будут очень долго ссылаться как на дату подписания общественного договора. Политическую нацию всегда формирует победитель на своих условиях. Победитель никогда не бывает одинаково мил и приятен для всех, проигравших или нейтральных к нему, групп.
В чем главная ложь сентиментального аргумента про «слезинку ребенка»? Ну, то есть: ни одна революция не стоит того, чтобы из-за неё отчаянно плакал ребёнок, никакая цель не оправдывает таких средств и т.п.? Реакционная ложь этого бриллиантового аргумента в том, что его сторонник предполагает отсутствие этой самой невыносимой слезинки в нынешнем положении. Сентиментальный реакционер всегда готов сказать «ваша борьба не стоит пролитой слезинки», но сказать «существование нынешней системы не стоит проливаемой слезинки» для него абсолютно невозможно. Он отказывается от оправдания бунта против системы, стоящей детских слёз. Когда его ставишь в этот тупик, он начинает комично взвешивать, как в задаче для младших школьников, поставив перед собой два ведра, в каком из них окажется по его мнению больше слезинок, в том, на котором написано «нынешняя система» или
