приподнялся на постели. В его глазах зажглось недоброе пламя.
– Лежи! – мрачно отмахнулась Ирина. – Я сама управлюсь.
Она сняла со стены двустволку… Небольшой домик лесника словно вздрогнул, когда Ирина ступила за порог. Она пошла к лесу.
Мороз крепчал. Он потрескивал по стволам седых деревьев, сеял блестками в лицо. Под багряным светом утреннего солнца они искрились, как серебряные опилки. Лес застыл. Ресницы Ирины и края ее платка мгновенно заиндевели. Она тихо наступала в оставленные кем-то глубокие следы на снегу. Звуки срубаемого дерева отчетливо донеслись до нее. Неподалеку заржал жеребенок.
«Антон угадал, – подумала она, – это Данчук. Он всегда ездит на пегой кобыле с жеребенком. Совсем совести нет у человека. Он добьется, что моего мужа прогонят за порубки со службы, и мы сядем на паперти собирать милостыню! Еще, не дай Бог, Антон умрет от раны. Ну, если только это Данчук, я ему покажу!».
Злоба и досада против врага не мешали ей, однако, вспомнить о его больной жене Дарье. Сколько раз Ирина украдкой от мужа посылала ей через того же Георгия продукты, случалось, что давала и деньги. Шестеро его ребят три раза в день открывали рты для того, чтобы произнести два слова: «Есть хотим!» Шестеро! Из них пять девочек, а Георгий считался кормильцем: он мог уже гонять деревенских свиней, ходить за гусями.
«Шестеро! – позавидовала Ирина. – Бедняку и так тошно, и за это ему посылаются ребята, как галки зимой. И дурная же баба эта Дарья! Хоть кошки скребут на душе, а она все смеется, уж такой характер скомороший…»
Взвешивая все мелочи своих негласных отношений с семьей Данчука, лесничиха не упустила небольшую подробность. Дело в том, что она, еще до своей свадьбы, нашила заранее много детских сорочек, простынок, кофточек. Терпеливо прождав два года, Ирина отдала этот запас Дарье, когда у той родился Георгий…
Ирина сокрушенно посетовала на людскую неблагодарность. Но чем дальше она углублялась в безрадостное положение порубщика, тем более смягчалось в ней острое чувство мести и вражды к нему.
Тем временем Данчук рассуждал: «Казенные деревья – не человеческие головы, и небольшая беда, если их немного подрубить. Бесполезно меня наказывать, все равно я вернулся бы на это место! Будь хоть тысяча плетей, что же из того? Мне нечем кормить ребят!»
Мороз крепчал, и маленький Георгий сильно озяб. Его дырявый полушубок и поношенные штаны плохо грели. Только шапка, вывернутая овчиной наружу и натянутая до самого носа, немного спасала от мороза.
– Холодно! – уныло сказал мальчик отцу.
– Правда! – согласился порубщик. – В лесу не ставят печей для таких оборванцев, как мы с тобой. Помоги-ка мне уложить елки, и поедем в город. Ну, берись за макушку, учись добывать деньги!
Георгий давно знал, что такое деньги. Этому его научила лесничиха, когда посылала с ним пятачки его больной матери. Но как достать их, он не знал и предполагал, что деньги выкапывают из земли, как картофель или репу. Еще ему предстояло
