сам поехал к Фридриху-Вильгельму и 25-го октября (н. ст.) прибыл в Берлин, где был принят жителями с необыкновенным восторгом. Надобно было спешить привлечением Пруссии в коалицию и этим помочь Австрии, дела которой шли дурно. Французы перешли Дунай, поразили австрийцев в трех сражениях, заняли Аугсбург и Мюнхен, а Мак, придвинувшись к Ульму из желания предупредить Наполеона, затворился в этом городе и спокойно смотрел, как неприятель окружал его со всех сторон. После победы, одержанной французами под начальством маршала Нея при Эльхингене, Мак был совершенно заперт, завел переговоры и сдался: 23.000 австрийского войска положило оружие, французам досталось 59 пушек.
20-го октября сдался Мак; 21-го английский адмирал Нельсон истребил французско-испанский флот при Трафальгаре и заплатил жизнью за победу; 25-го приехал Александр в Берлин и начались конференции о том, как поправить континентальные дела. Сначала шли они между Чарторыйским, приехавшим вместе с императором, Гаугвицем и Гарденбергом; 28-го числа присутствовали император, король и герцог Брауншвейгский; 3-го ноября дело было кончено; государи ратифицировали договор, известный под именем Потсдамского: прусский король принимал на себя посредничество между воюющими державами, но посредничество вооруженное, результатом которого должно быть или непосредственное восстановление континентального мира, или в случае непринятия Францией мирных условий действительное участие Пруссии в войне. Мирные условия заключались в том, что за Францией оставалось все, полученное ею по Люневильскому и последующим договорам; уничтожались только те распоряжения Наполеона, которые возбудили против него коалицию: восстановлялось независимое Сардинское королевство, выговаривалась независимость Юлландии, Швейцарии, Неаполя и Германской империи; королевство Итальянское, которое названо было Ломбардским для избежания слишком широкого смысла, заключавшегося в слове «итальянское», долженствовало быть независимо от французской короны; наконец, выговаривалась неприкосновенность Турции.
Обстоятельства представляли нечто новое против прежнего: Пруссия принимала решительное положение, и, не согласившись на ее предложения, Наполеону надобно было вести войну против небывалой еще коалиции, что могло заставить его задуматься; но с другой стороны, нельзя было надеяться, чтобы Наполеон принял предложения: это значило бы признаться, что испугался коалиции, уничтожить обаяние, которое он производил над французами, – обаяние силы, не знающей препятствий, и это после того, как народ, находившийся под таким обаянием, провозгласил его императором. И побежденный Наполеон не мог принять потсдамских условий, а теперь он блистательно начал кампанию: на стороне французов бодрость, возбужденная успехом; на стороне противников упадок духа – следствие ульмского позора. Коалиция опасна, но она еще не вполне образовалась: Пруссия еще не объявляла войны, и нет сомнения, что Фридрих-Вильгельм войны не хочет по-прежнему,
