ко мне один паренек, на вид шустрый такой, одет хорошо. Раз прихожу в трактир – он тут, другой – тут, и все на меня глаза пялит. А на третий раз сижу я это так, курю вот как сейчас, подкатывается он ко мне и говорит: «Дай-ка, брат, закурить». Я дал. Закурил он и к моему столу подсел и разговор, это, со мной затевает: «Где, говорит, живешь, что делаешь?» Я сказываю. «Плохо, должно быть, говорит, дела идут?» – Плохо. – «А не хошь, говорит, житья получше?» – Кто, говорю, себе враг и от хорошего откажется! – «Так можно, говорит, хорошее житье устроить». – Как же так? спрашиваю. – «А вот как… Пойдем-ка в уголок от людей подальше». Перешли мы за другой стол, он и шепчет мне: «Вот, говорит, какие дела: я поступаю в приказчики в магазин и буду там жить; и есть у меня еще приказчики, товарищи, тоже на местах живут: расскажем мы тебе все эти магазины, а ты ходи, говорит, по ним, покупай, что там тебе скажем. Справим, говорит, мы тебя, денег дадим, а ты только знай этот товар-то на фатеру относи, а мы у тебя будем его принимать да к месту приделять».
– Что ж это такое за штука?.. – спросил Вавила и недоумевающе уставился на Алексея.
– Штука очень простая, – объяснил Алексей: – вместе с этим товаром-то они положат кусочек еще какого, да побольше, да подороже, а деньги-то возьмут только за дешевый.
– Ишь ты ведь проклятые… одумают тоже! – воскликнул Вавила и даже покраснел весь. – Однако, ловкачи!
– Вон там какие огарки водятся!.. – поддакнула ему и жена его.
– «Тебе, говорит, очень хорошо будет, живи беззаботно», – опять продолжал Алексей. – Разъело у меня губу. Неужели, думаю, век на Хитровом болтаться, дай хоть маленько на свет погляжу. – Согласен, говорю. И только я это сказал, молодец-то этот сейчас мне и водки, и пива, колбасы жареной принес. Погуляли это мы, и повел он меня к себе на фатеру. Вот, говорит, где жить будешь». Гляжу я: фатера хорошая, большая, видно – несколько их таких молодцов-то живет. «А вот, говорит, тебе будет обувь, одежа», и показывает мне сапоги новые выростковые, дипломат, пиджак с брюками – всю тройку, как следует. «Вот, говорит, перебирайся завтра, обуешься, оденешься во все это». Побежал я от него домой и ног от радости под собой не слышу. Вот, думаю, поживу! Только пришел я это домой, лег спать, и взяло меня раздумье. На что, думаю, я пускаюсь! И теперь-то я не по-людски живу, а тогда-то какова моя жизнь будет? Всякий живет – свое дело делает, а я буду мошенством промышлять – значит, совсем от людей прочь, – и взяла меня тоска. Всю ночь я не спал. Поутру встал, приходит время на дело итти, а у меня духу не хватает. Мялся-мялся – плюнул да так и не пошел.
– Молодец! – воскликнул одобрительно Вавила. – Лучше по-миру ходить, чем таким делом заниматься.
– Знамо так, – опять поддержала мужа баба: – а то еще попадешься да улетишь, куда Макар телят не гонял.
– Об этом я не думал, – сказал Алексей и, вставши с приступка, бросил на пол и затоптал папироску, потом опять сел на прежнее место и взял в руки работу. – Небось, и там, куда Макар телят не гонял, – люди живут. А думалось мне одно, что не людская это жизнь. Когда ты работаешь по чести-совести,
