богатство? я не продаю души своей!
В таком духе продолжался наш разговор почти весь день, насилу я мог освободиться от докучливого любовника природы.
Когда она уехали, я рассказал Тане намерения Гурова, подшучивая над нею, что я знаю все, что Гуров проболтался мне, что она его любит. Но она только рассмеялась на мои слова, назвала меня ревнивцем и ушла в свою комнату. За ужином, однако ж, она была что-то скучна, и когда мы встали из-за стола, подошла ко мне и позвала с собою в сад.
– Ты не обманываешь меня, – сказала она, – Гуров хочет просить мою руку?
– Нет; он сам мне сказал это, и я думаю, что отец его уж говорил с Игнатьем Кузьмичом.
– И ты так равнодушно говоришь об этом?
– Да разве плакать надобно? Пожалуй, я…
– Нет, зачем же? Не трудитесь… так это верно?
– Зачем мне обманывать?
Таня заплакала.
– Разумеется, – сказала она дрожащим от слез голосом, – зачем тебе обманывать? Уверяй меня, уверяй больше. Так уж это решено? Ведь меня отдадут ему? Не правда ли?
Не знаю, что было со мною в этот вечер: хотел ли я вознаградить себя за целый день скуки? только я был до чрезвычайности весел.
– Послушай, Таня, – сказал я, – ну, что ж, если ты и выйдешь за него замуж?..
– Разумеется, разумеется, если я и умру, так ничего! кому какое дело! Никто и слезинки не проронит, как будто бы и не было Тани, как будто никого и не любила она!
Она замолчала и отвернулась от меня.
– За что же ты сердишься на меня, Таня?
Молчание.
– Таня! а, Таня! что ж ты молчишь?
– Что мне говорить? Я все уж сказала; ведь вам все равно. Ну, выйду замуж за Гурова, буду счастлива… Чего же более?
– Да ведь ты его любишь, Таня?
Нет ответа.
– Он сам сказал мне это, правда?
– А правда ли, что у вас под холодною личиною таится нежное и любящее сердце?
Я засмеялся, Таня тоже улыбнулась.
– Ведь ты обманываешь меня! – сказала она, – зачем же так мучить? Не стыдно ли? А впрочем, знаешь что? мне даже жалко, что Гуров не хочет на мне жениться.
– Это почему?
– Да ты на что-нибудь решился бы тогда…
– На что же я мог бы решиться, Таня?
Но Таня улыбнулась и ничего не отвечала.
– Впрочем, – сказала она, – так как ничто нам еще не угрожает, то нечего и говорить об этом.
И мы расстались. Признаюсь вам, эти слова немало меня беспокоят; я сам не знаю наверное, будет ли просить Гуров руки Тани, но это дело весьма возможное, и я ужасаюсь и предугадываю последствия, которые поведут для меня за собою эти переговоры. Прошу вас, если вы меня любите, дать мне какой-нибудь ответ, как поступить мне в этом случае, потому что сам я решительно не могу ничего придумать для своего спасения. Я столько натерпелся в жизни голода, холода и всяких щепетильных преследований, что, признаюсь, рад был хоть несколько отдохнуть,
