один из соседей, что когда умерла его старшая замужняя дочь, он стал перед ее гробом, по-видимому, весьма опечаленный такою потерею, но горесть его выразилась самым комическим образом: "Уж за что же, – говорил он, – вы нас оставили? Уж за что ж вы рассердились на нас? Маленькие вы были – мы вас воспитали, мадаму для вас мы наняли, платья вам покупали! подросли вы – замуж мы вас выдали, приданое вам дали! ездили вы к нам – лошадей ваших овсом кормили! уж за что вы нас оставили, за что ж рассердились на нас?" Но когда ее похоронили и все гости разъехались, он был уже равнодушен и только спрашивал у своих фаворитов. "Что, брат Степ, – или, – что, брат Левка, а ведь схоронили-то мы ее, кажется, как следует… а? кажется, как следует? " – и более ничего, как будто и не было у него дочери, как будто он и не плакал еще за полчаса перед этим.
С первою своею женою Крошин обращался жестоко, потому что она была женщина слабого здоровья, обиды и ругательства мужа не разбивались об нее, как об каменную стену, а оскорбляли глубоко, вызывали на глазах ее слезы, а ему того-то и надобно было, и не было меры его буйству, так что и при жизни веяло от нее как-то могилою, как будто бы умер уж давно человек, да похоронить его забывают. С Марьей Ивановной уж другое… то есть не то чтоб он не был груб по-прежнему, да на него не обращают внимания, оставляют ему для потехи его бессильную брань, зато уж во всем прочем располагают им как куклою, возят куда хотят, и не знает он, что делается у него в доме и в каком положении хозяйство. Коли хотите, он никогда не целует у Марьи Ивановны руки, а сам заставляет ее целовать свою руку при всяком удобном случае, поносит ее часто при всех, не жалеет никаких обидных намеков, отрекается от своих детей, но тут же, впрочем, не более как через пять минут, обращается к ним с ласками, просит прощения и со слезами на глазах бормочет им всякий вздор.
Иногда на Игнатия Кузьмича вдруг нападают минуты скептицизма – он говорит, что читал Эккартсгаузена и уж знает, как создан мир, и начинает выводить силлогизмы не совсем верные. Например, на днях сидели мы за ужином, Крошин был в апогее скептицизма. "Ох, уж эти мне ученые, – говорил он, – все они выдумали! а что и науки-то, и человек-то что – тлен, былие, животное, червь, а не человек – и в Писании сказано! Да ведь и собака тоже животное! Ну, человек – животное, собака – животное, вот и выходит – что человек, что собака – все одно, все тлен, все земля и в землю обратится!"
И всего несноснее в этом, что по большей части с подобными рассуждениями он ко мне обращается!
Так вот каков глава семейства, в котором я теперь живу. Что касается до Марьи Ивановны… но признаюсь вам, вот уж почти три года я знаю ее, а до сих пор еще хорошенько не понял. В последнее время, находясь с нею в беспрестанных сношениях, я пристальнее вглядывался в этот странный характер – и все-таки ничего не могу сказать об нем определительного. Несомненно только одно, что в ней есть все элементы заботливой матери, хорошей хозяйки, даже доброй жены, но все это покрыто
