концерта так плохо стало, так я волновался. Ну, какой я ведущий, вот возьмите – Саша Масляков, он такой хороший, он талантливый». Я посмотрела, господи, волосенки торчат, глазенки бегают, невзрачный такой, унылый, озирается. Думаю, господи, ну не буду же я такие вещи говорить при человеке: «Ты знаешь, Паша, мы же все-таки из капитанов выбираем, а он тут при чем?» Уж я этому Паше и глазами моргаю, и другие знаки подаю… Но Паша говорит: «Белла Исидоровна, вы не будете жалеть. Он такой хороший». – «Ну ладно, вы посидите вон там, пока мы репетируем». Ну, репетируем, я говорю Жильцовой: «Светка, как он тебе?» – «По-моему, ничего, а что?» – «А по-моему, никудышный». – «Там видно будет». Я говорю: «Света, выучи весь текст, он слова не произнесет. Посмотри на него, он никуда не годится». – Она: «Да?» – Ей бы свой-то выучить. Она его никогда не знает, а тут весь текст, где ей там? – «Ну, хорошо, я тогда на книжечке все напишу». – «Ладно. И в случае чего взглянешь в книжечку». И начинается передача, каждый ведет свой конкурс. Конкурсы очень коротенькие были. Но все ведущие были – жуть! «Все, – говорю, – мы погибли». Потом Сашка. «Это и смотреть не надо. Лучше я пойду куда-нибудь погуляю». И вдруг он так приосанился, волосенки причесал и такой бойкий. Светка моя стушевалась. Он ей еще чего-то помог. То есть это действительно дар божий. Я говорю: «Ребята, смотрите». А Ленка Гальперина тогда в аппаратной была со мной: «Белка, а ты смотри, этот парень-то здорово ведет». Я говорю: «Да!» И потом мы остальных уже даже и не смотрели, потому что так он нам понравился».
Мог ли даже представить Александр Васильевич, что десятилетия спустя ему как не просто ведущему, а одному из тех, кто «изобретал велосипед», создавая новый облик «старой» Игры, придется исходить по длинным останкинским коридорам сотни километров, «пробивая» буквально каждую острую шутку?! Ведь КВН был «глашатаем гласности». Он задавал правила игры: о чем сегодня уже «можно говорить». Нередко секретари парткомов институтов, считая своим долгом тоже проконтролировать идейный уровень своих команд, просто не могли поверить, что все это им разрешают говорить «на телевидении»! Но вообще разговоры о цензуре в КВНе шли постоянно. Ведь вырезали тогда много. Если сейчас игра, идущая в эфире около двух часов, проходит в зале почти за это же время, то в первом сезоне при том же эфирном времени запись шла около пяти часов! То есть на экран априори могла попасть только третья часть игры.
Доигрались: закрыли на 14 лет!
Но вернемся в конец 1960-х, когда над КВНом потихоньку стали сгущаться тучи. Хрущевская «оттепель» закончилась. И начальство стало пристальнее прислушиваться к тому, что говорят студенты. А говорили они уже довольно много и довольно смело. Господствующую в СМИ цензуру обходили все более изощренными путями. Иначе и быть не могло: ведь кто был смелее – тот выигрывал!
Зрители же, конечно, любили игру за то, что в ней сначала между строк, а потом открыто молодежь могла смело говорить о политике. Но чем популярней становился КВН, тем больше к нему стало
